— В чем же дело?

— Первый приступ слепоты накатил на меня, когда мы были вдвоем в лесу, — ответила Наталья. — Он сначала не понял, что произошло. Ну, и я, конечно, тоже. — Она криво усмехнулась. — Потом я понемногу совладала с собой. Заставила себя успокоиться, стала пытаться как-то ориентироваться — повсюду были деревья, острые ветки. А я от неожиданности в первую минуту напрочь потеряла всякое ощущение пространства вокруг. И тут же упала, шлепнулась в какую-то яму, прямо в грязь. Стала звать Павла, но он не сразу откликнулся. Хотя совсем рядом стоял. И я тут же почувствовала по его голосу: он боится!

— Чего, грязи, что ли? — не понял Вадим.

— Я поначалу тоже так подумала, — согласилась Наталья. — Но его голос — он был таким испуганным! Павел запинался, дрожал… я точно видела наяву эту его зубовную дрожь.

— А с ним-то что приключилось? — нахмурился Вадим.

— Не знаю, — проговорила она совсем тихо. Потом подняла глаза, отвела непослушную прядь волос. Так женщины думают, что отбрасывают ложные или пугающие их мысли, не умея ничего поделать с другими, горькими и правдивыми.

— Когда это случилось, Павел держал меня за руку. У него очень сильные были руки, и вообще он мужик крепкий, жилистый. А тут вдруг выпустил и словно бы даже отшатнулся от меня. Потому я и шлепнулась в овраг. А стоял октябрь, дожди, так что прямо в грязь и покатилась. Помню, в глазах темно, во рту какой-то свинец сплошной; и еще — горечь, точно желчь разлилась.

— А дальше? — спросил Вадим, невольно увлекаясь Натальиным рассказом.

— Дальше случилось самое страшное… и непонятное. Я стала кричать, звать его на помощь, не вижу ведь ничего. А он… бегает вокруг и тоже кричит. Прямо благим матом… Невозможно поверить, что сильный, здоровой мужик может так кричать сам по себе. Ну, а потом он подскочил ко мне и стал бить.

— Бить? Тебя? — опешил Вадим. — Это как же?

— А вот так, обыкновенно, — зло огрызнулась Наталья. — Ногами и со всего размаху. Знаешь… и еще как-то… трусливо, что ли. Точно смертельно боялся чего-то. Отскакивал всякий раз как заяц. Пнет и отскочит. И орал все время. Мне это особенно запомнилось почему-то.

— Ничего не понимаю, — озадаченно произнес Вадим. — Твой муж взбесился, что ли?

— Я не знаю, — медленно покачала головой женщина. — И до сих пор не знаю, что тогда с ним было.

Вадим молчал. Он лишь на миг представил всю абсурдность этой картины и нахмурился. Чертовщина какая-то… Не слишком ли много напастей — для одной-то маленькой женщины?

— Страшно вспомнить, как я пришла в себя тогда, — продолжила Наталья. — Зрение понемногу вернулось, но все по-прежнему было как в тумане. В пьяном тумане… Павла нигде не было, он сбежал куда-то в лес. Кое-как я добралась до электрички. А там меня подобрали три сердобольные старушки, поздние дачницы. Этакие божьи одуванчики. Они-то и довезли меня до города, а внук одной бабушки подбросил потом на машине домой.

— А муж?

— Павел появился только через двое суток. И пришел не один. Привел с собой двоих приятелей. Я их в нашем доме прежде никогда не видела. Видимо, сослуживцы. Или, скорее, школьные приятели. О них вспоминают чаще всего в таких вот… исключительных случаях.

— Зачем? И почему — с секундантами? — криво усмехнулся Вадим.

— Честно говоря, у меня на это только один ответ, — пробормотала женщина. — Он по-прежнему боялся.

— Опять боялся? Но чего? — воскликнул молодой человек.

— Наверное, меня, — устало подытожила его собеседница. — Признаться, других предположений за эти годы у меня уже не осталось.

— Что же было дальше? Зачем он приходил?

— Он пришел передать, что уезжает. И предварительно хочет со мной развестись. Собственно говоря, в тот день он уже и подал на развод. Так сказать, объявил войну в одностороннем порядке.

Молодая женщина горько усмехнулась.

— Ну, дела, — в сердцах хмыкнул Вадим. — Так прямо и сказал?

— Нет, — ответила Наталья. — Не прямо. Со мной говорил один из его товарищей. Спокойный такой, рассудительный, как адвокат. А Павел больше со мной так и не говорил ни разу. И после суда тоже. Я ждала, но он прошел мимо и даже не оглянулся.

— Извини меня, — смутился молодой человек. — Нелегко это все вспоминать, мне бы следовало прежде подумать, чем спрашивать.

— А, пустое, — махнула она ладошкой, точно актер, управляющий перчаточной куклой. — Уже все и так быльем поросло. Я ведь, признаться, до сих пор так ничего толком и не поняла. В тот день, когда они пришли, Павел отвернулся и молча просидел в углу. Только пару раз взглянул — когда случайно в комнату забежала Варька, и под конец, когда уже в дверях был. Но что меня сильнее всего поразило: в его глазах я увидела злобу. Ты не поверишь, Вадим, это была такая неизбывная злоба! Просто лютая ненависть… Я тогда чуть с ума не сошла.

— И теперь… тоже ничего не думаешь? — тихо спросил молодой человек.

— А что я могу? — поджала губы Наталья. — Что вообще можно поделать с таким… с таким предательством.

Последнее слово она выговорила, чуть помедлив. И взглянула на него умоляюще.

— Пойми, Вадим, я ведь ни в чем не виновата! Я ничего ему не сделала. И Варька тоже.

— А они общались? После?

— Ну, да… — кивнула Наталья. — Он несколько раз приходил. Они с дочкой гуляли в воскресенье. Ходили в парк, еще куда-то.

— И что?

— И ничего, — вздохнула Наталья. — Если о чем и говорили, Варька про то молчит. Она ведь вся в меня — девушка с характером. А потом Павел уехал. В другой город. Наверное, чтобы подальше от меня быть…

«Ага, тут есть о чем поразмыслить на досуге», — мысленно прикинул Вадим.

А она вдруг сказала — спокойно и просто:

— Так что у меня к тебе предложение. Серьезное. Ты не хочешь переехать к нам?

— Что значит — к вам? — опешил Вадим. — В каком смысле?

— В самом простом, — тихо произнесла она, кажется, одними губами. — Чтобы жить вместе — я и ты. Ну, и Варька с нами, конечно.

С минуту он непонимающе смотрел на нее, а ее глаза смотрели на него. Потом понемногу опомнился.

— Это что… и есть твоя «очень простая, но важная вещь»?

Она молча кивнула, глядя на него преданными карими глазами.

— И ты что, считаешь, что для этого уже есть основания?

— Конечно, — сказала она. — Ведь тебе грозит опасность.

Они доехали до ее дома молча, в гулкой, полупустой маршрутке, которую швыряло на каждой ухабе. Слово прозвучало и требовало ответа. Но почему-то так выходило, что каждое из слов должно было прозвучать на «чужой территории». Как будто от вопроса до ответа пролег неблизкий путь — от одних окон до других дверей.