нельзя – не зовите. Только передайте: тот самый звонил, ему сегодня в море, просил её прийти на причал. – Я ему сказал, какое судно и как найти причал. – Запомните?

С кем-то он там пошептался и ответил:

– Хорошо, я постараюсь.

– Вы-то не старайтесь, пусть она постарается.

– Она… по-видимому, придёт. Если сможет. Больше ничего?

– Нет, спасибо.

Так мы с нею и пообщались.

Мне ещё нужно было в кадры – это рядом, на спуске: избёнка в один этаж, стены внутри голубые, облупленные, карандашами исписанные вкось и наискось, увешанные плакатами: «Рыбак! Не выходи на выметку без ножа», «Не смотри растерянно на лоно вод, действуй уверенно, используй эхолот!», «Перевыполним план по улову трески на трам-тарарам процентов!» Пять или шесть окошек выходят в коридор – в такое окошко лица не увидишь, только руку просовываешь с документами. И народ здесь толчётся с утра до ночи, – кажется, век не пробиться. Но это кажется.

Я вломился в коридор и заорал с порога:

– Бичи, пустите добровольца!

Расступились. Девица даже выглянула из окошка.

– Это ты доброволец?

– Я. Выдай мне билетик на пароход.

– Выбирай любой. Какой на тебя смотрит?

– Восемьсот пятнадцатый.

– Привет! Отошёл уже.

– Не может быть, – говорю. – Отход на восемь назначен. А сейчас только полдесятого. Вон у тебя и роль ещё на столе.

– Ой, ну надо же! – захлопотала. – Неужели я ещё не отнесла?

Бичи мне дышали в затылок, смотрели, как она меня оформляет.

– Ты гляди, – один говорит другому, – в Норвежское идут под селёдку. Ну, юмористы!

– Надеются, значит, – отвечает другой.

– Ты шутишь! Какая же в январе селёдка?

– Так это ж не я иду. Это ж они идут.

Девица мне выбросила направление и закрылась. Бичи повздыхали и ушли перекуривать. А я дальше – крутиться по карусели. И часа не прошло, как выкрутился – со всеми печатями.

На спуске народ уже валом валил по мосткам. Я вклинился и зашагал – как рыбёшка в косяке. Снег скрипел под ногами, скрипели доски, и с нами облако плыло, от нашего дыхания; мы в нём шагали, как в тумане. У проходной разделились на два рукава, потекли мимо милицейских. Портовые шли налегке, ну, а меня с чемоданчиком остановили.

Спиртного при мне не было. Даже милиция выразила удивление:

– Небось через проволоку передал?

– Святым духом, – говорю, – по воздуху.

– А много? – смеётся милиция.

– Да штуки три.

– Это ещё не много. Вот сейчас кочегара задержали – восемь поллитров нёс в штанинах.

– Анекдот! – говорю. – Конфисковали?

– Ну, так если вываливаются! Это ж не дело. Надо, чтоб не вываливались.

– Правильно, – говорю.

– Счастливо в море!

Народ растекался по причалам, по цехам, по пакгаузам. Знакомые меня приветствовали – машинист с локомотива, доковые слесаря, девчата с коптильни, с рефрижераторов; я им улыбался, рукой помахивал и шёл себе, не задерживался, пока не упёрся в шестнадцатый причал. Здесь мой «Скакун» стоял – весь в инее, как обсахаренный. Грузчики- берегаши нaбивали трюма порожними бочками. Кран с берега подавал их в контейнере, контейнер зависал над люком и рассыпался, и бочки летели в трюм с грохотом.

У трапа чудак скучал с вахтенной повязкой – две синие полосы, между ними белая, – поглядывал на берегашей и поплёвывал в воду. Не нравилась ему такая работа. Я ему подал направление и матросскую книжку. Он их приложил к пачке, а сам на мою курточку загляделся.

– Матросом идёшь?

– Матросом.

– Хорошо. – Не знаю, что тут особенно «хорошо», но так уж всегда говорится. – А я третьим штурманом.

– Тоже хорошо.

– Медкомиссию прошёл?

– В этом году не надо.

– А венеролога? Не намотал на винт?

– Ангел меня сохранил.

Ростом третий штурман был меня ниже, а вида ужасно задиристого. Где-то шрам себе заработал через всю щеку. Когда он смеялся, шрам у него белел, и лицо ощеривалось.

– Отойдём сегодня? – спрашиваю.

– В три часа, наверно. А может, завтра. Капитана ещё нет. А ты почему опаздываешь?

– Оформляли долго.

– Оформляли! Дисциплинка должна быть. Курточку не продашь?

– Нет.

– И не надо. Раз опоздал – будешь вахтенным. Повязку надень.

Он мне отдал свою повязку и сразу повеселел.

– В контору сбегаю. Лоции надо взять. И аптеку.

– Так и скажу, если спросят.

– Ну, молоток! Последи за берегашами. Видишь – как бочки швыряют. Все клёпки разойдутся. Ты покричи, чтоб кранец подкладывали.

– Покричу обязательно.

– Надо, знаешь, хоть покричать.

Мы друг друга поняли. Если кранец подкладывать – покрышку от грузовика, – это же каждую бочку нужно кидать отдельно. Так мы и через неделю не отойдём.

– А заскучаешь, – сказал третий, – на камбузе собачка сидит, Волна, поиграешь с ней. Сообразительный пёсик.

– Обязательно поиграю.

– А может, махнёшь курточку?

– Нет.

Он сбежал по трапу и скрылся. А я пошёл устраиваться. Кубрики на СРТ – носовые, под палубой. В каютке – дрифмейстер с боцманом живут; в двух кубриках – на четыре персоны и на восемь – вся палубная команда. Но туда, где четыре, мне