— То есть вы хотите сказать, что позволили полиции открыть на меня охоту, а сами тем временем подчищали за собой? Как делаете это сейчас?

— Я велел вам оставаться у Рашенко. Когда вы появились в Праге, я запросил инструкции у руководства. И мне приказали держать вас при себе — на тот случай, если вы вдруг вздумаете связаться с газетами или английскими властями. Ну, я так и сделал.

Кентон сглотнул слюну.

— Знаете что, Залесхофф, — медленно начал он, — когда я ставил вас на одну доску с Саридзой и Майлером, которых считал заклятыми своими врагами, я был несправедлив к ним. Вы во многом превосходите их. Во всяком случае, по подлости и коварству.

Залесхофф открыл глаза. Он переводил взгляд с Кентона на сестру и обратно. Затем губы его растянулись в улыбке, и он снова смежил веки.

— Знаешь, Тамара, — сонно пробормотал он, — мне все же нравится этот парень, Кентон. Нет, ей-богу. Он такой забавный!

Два дня спустя Кентон сел на поезд «Прага — Берлин».

Он всласть отоспался, бессчетное число раз принял ванну, ему выдали новую одежду (при этом Залесхофф проявил удивительную настойчивость и щедрость — наверняка пытался как-то компенсировать все выпавшие на долю Кентона тяготы последних дней). Через Тамару, а затем и мадам Смедофф он же передал Кентону приглашение посетить Москву через два месяца — оно было принято с оптимизмом. Словом, Кентон чувствовал себя превосходно.

Народу в поезде было довольно много. Журналисту пришлось разделить купе с тремя мужчинами. Один из них, судя по всему, был венгром. Двое других — чехи. Из их разговора Кентон сделал вывод, что все они коммивояжеры. Он начал читать газету, купленную на вокзале прямо перед отъездом.

Поезд медленно отошел от станции. Кентон опустил газету и полез в карман за сигаретами. Венгр встретился с ним взглядом.

— Pardon, мой господин, — начал он, — мы собираемся сыграть партию в покерные кости. Максимальная ставка — всего один пфенниг. Нас трое. Не желаете ли присоединиться?

Кентон колебался. Затем улыбнулся и с сожалением покачал головой.

— Благодарю, мой господин. Вы очень добры. Но в кости я не играю.