…Вот оно — первое постреволюционное поколение. Сынки и дочки пламенных революционеров, гнивших по царским каторгам. Новые хозяева жизни. Новый класс. Неоаристократия.

Рабочий класс, который они представляли и от имени которого устраивали «диктатуру пролетариата», номенклатурщики презирали. Немало покрутившийся в номенклатурном слое Михаил Восленский вспоминал:

«Вы побеседуйте с ними: о своем бывшем классе они будут говорить словами передовиц «Правды». А если разговор станет совсем задушевным, вы обнаружите, что они с антипатией и насмешливым презрением относятся к классу, прах которого отряхнули со своих обутых в импортную обувь ног. Вот только один пример. По виду и говору типичный выходец из русских крестьян, Михаил Иванович Котов, более 30 лет занимавший номенклатурный пост ответственного секретаря Советского комитета защиты мира, при всей своей человеческой порядочности всегда поражал нас глубоким презрением к деревне, все прямо или косвенно относящееся к которой он пренебрежительно называл одним словом «чухлома»…

Номенклатура сознательно и с полным основанием рассматривает себя как новую социальную общность. Эта общность воспринимается номенклатурщиками не просто как отличная от других классов общества, но как противостоящая им и имеющая право взирать на них сверху вниз. Такое восприятие вполне обоснованно — только не добродетелями номенклатуры, а тем, что она как господствующий класс действительно противостоит всем прочим классам советского общества и действительно находится над ними».

И этот психологический феномен отмечал не только Восленский. Советский писатель Константин Паустовский оставил следующее наблюдение за типичными представителями номенклатурного слоя. Он плыл с ними на корабле и вспоминал:

«Во втором и третьем классе ехали рабочие, инженеры, артисты, музыканты, писатели, а в первом классе ехали «дроздовы» (так Паустовский называет партработников. — A. H.). Нечего говорить, что никакого общения со вторым и третьим классом у них не было и не могло быть. Они проявляли враждебность ко всему, кроме своего положения, они поражали своим невежеством… Один из дроздовых, стоя перед «Страшным Судом» (дело происходит в Италии. — A. H.), спросил: «Это суд над Муссолини?» Другой, глядя на Акрополь, сказал: «А как пролетариат допустил постройку Акрополя?» Третий, услыхав замечание об изумительном цвете воды Средиземного моря, строго спросил: «А наша вода разве хуже?..» Обстановка приучила их смотреть на народ как на навоз, удобряющий их карьеру».

Резюмируем: в XX веке — веке крушения империй — Россия совершила поразительный кульбит: сделав исторический шаг назад, в сторону, противоположную прогрессу, она сохранила империю. И даже расширила. Расплата была жестокой. Трупным ядом исторического регресса удалось заразить и другие страны так называемого «социалистического лагеря». Ну и поскольку это был шаг в сторону от капитализма к феодализму, все присущие феодализму черты были исправно воспроизведены. И чем более дикими были углы, в которых «победил социализм», тем ярче это видно. В отсталых странах, как, например, в КНДР, самым натуральным образом воспроизвелась наследственная монархия. Сын красного царя Ким Ир Сена по имени Ким Чен Ир заменил папу на троне. А когда и он помер от трудов непосильных, на трон уселся его сын Ким Чен Ын… В некогда широко шагавшем по социалистическому пути Азербайджане на трон Гейдара Алиева уселся его сын Ильхам… Прав был Карл Маркс — перепрыгнуть исторические этапы нельзя. Их можно только переименовать. Феодализм назвать, например, социализмом, замаскировав его суть красными тряпками. Невозможно стать мужчиной, минуя подростковый возраст.

У естественного феодализма, то есть феодализма, сложившегося естественно-историческим, эволюционным путем, было одно огромное преимущество перед феодализмом искусственным, социалистическим, — нормально функционирующая экономика. В ее основе лежала частная собственность на средства производства. При государственном же феодализме социалистического розлива этого не было. А значит, не было и экономики как таковой, а была ее симуляция, макет. Феодализм обычный шел вперед по исторической лестнице. Красный государственный феодализм широко шагал назад или в лучшем случае топтался на месте. Потому что движение вперед — это прогресс. А система, основанная на плановом хозяйстве, то есть исключающая человеческую заинтересованность в результатах труда, принципиально антиинновационна. То есть регрессивна. И потому обречена отставать. Отсутствие экономики, то есть полная неэффективность хозяйства в стране, не позволило красному проекту жить самостоятельно. Социализм может жить только за чужой счет — и в большом, и в малом.

Это закон: социализм не может существовать без капитализма. Так же, как грабитель без честного человека.

— Но мы знаем страны, в которых социализм может себя прокормить без всякого капитализма, — возразят мне. — Например, та же КНДР. Да, там, по сути, наследственная монархия, как вы изволили заметить. Там трудности с продовольствием и, говорят, даже голод. Но ведь живут как-то! И не собираются отказываться от социализма. Хотя, если бы вы, Александр Петрович, были правы, они должны были бы давно сдохнуть от голода.

Ну что ж, придется рассказать, как и благодаря чему еще не совсем вымерли от голода в самой социалистической стране мира. Вы будете поражены, но выживают в этой самой стране только и исключительно благодаря капитализму.

Во-первых, Северной Корее напрямую помогает «большой капитализм»: начиная с 1995 года и по 2009 год проклятые империалисты поставили северокорейцам в качестве безвозмездной гуманитарной помощи более 12 миллионов тонн еды. Известный кореевед Андрей Ланьков прокомментировал эти спасительные подачки в характерной для него иронической манере: «Больше всего дали южнокорейские марионетки — 3,2 млн тонн (26 % всех поставок). За ними следует ревизионистский Китай — 3,0 млн тонн (24 %). Потом злобные американские империалисты, которые отгрузили 2,4 млн тонн (19 %). И наконец, японские реваншисты отгрузили 1,3 млн тонн (10,6 %)!»

До 1990 года КНДР еще как-то справлялась со своим социализмом. Благодаря советской помощи население удавалось кормить. По карточкам, но удавалось. Затем советская халява кончилась, а капиталистические подачки еще не начались, и перед маленькой, но гордой Северной Кореей замаячил реальный призрак голодной смерти. Собственно говоря, тогда и возник самый натуральный голод, который унес жизни примерно миллиона человек. Но поскольку умерли не все, можно сделать предположение: каким-то образом, в той или иной форме в стране возник капитализм, который и смог худо-бедно восполнить недостаток еды.

Это действительно так. Едва люди обнаружили, что по карточкам им больше ничего не дают, они начали выживать сами, наплевав на систему. Снизу стала расти та самая естественная экономика, которая базируется на личном шкурном интересе. То есть капиталистическая. Начала развиваться нелегальная торговля с Китаем, и как грибы стали открываться подпольные частные производства. Но поскольку официально частнопредпринимательская деятельность в стране запрещена, она маскировалась под государственную. Ланьков рассказывал, что знает северокорейца, который имеет частную компанию, занимающуюся грузоперевозками. Он купил за наличные в Китае несколько грузовиков, нелегально перегнал их в КНДР, за взятки зарегистрировал машины в местных государственных организациях и начал бизнес. Рабочие воровали с завода цемент и соль, а он перевозил.