в ответ. — К тому же на убийство, совершенное в состоянии аффекта, это вообще не похоже. Так что вряд ли вы дождетесь явки с повинной кого-нибудь. В состоянии аффекта и на почве ревности трупы так не обезображивают.

— Откуда вы знаете? — с удивлением и даже несколько раздраженно спросил следователь. Естественно. Неприятно, когда кто-то лезет в твою епархию, да еще таким уверенным голосом…

— Что знаю? — переспросил я. С милицией надо держать ухо востро, это мне еще папа говорил…

— Что на почве ревности не истязают? — пояснил следователь. Он смотрел на меня подозрительно и с неприязнью.

— Это же очевидно, — ответил я. — В состоянии аффекта, застав свою жену с любовником, человек бросается очертя голову вперед и убивает соперника. А потом уже оставляет его. Он мертв и незачем терзать труп. Потом убийца уже занимается своей неверной женой.

— Вы так это говорите, словно сами убивали в такой ситуации, — усмехнулся следователь.

— Я и убивал, — спокойно подтвердил я. — И даже неоднократно.

— Э! — сказал следователь и глаза его выпучились на меня, а ручка выпала из пальцев и упала на стол рядом с протоколом. — Э, — повторил он. — Что вы имеете в виду?

Он был потрясен. Наверное, на любого другого человека моя шутка не произвела бы такого впечатления. Но здесь был кабинет следователя по особо важным делам, тут все время говорили об убийствах и всяких прочих ужасах. Тут признавались в них, тут отказывались от них… В любом случае, здесь было в этом смысле нехорошее место. Поэтому я тут же раскаялся в своей неудачной шутке. Вернее, шутка-то была нормальная. Просто тут ей было не место.

— Кого вы убивали? — повторил свой вопрос следователь, глядя на меня дикими глазами.

Я извинился. Сказал:

— Я не то имел в виду, конечно. Простите, что не к месту влез со своими размышлениями. Дело в том, что я режиссер. И естественно, неоднократно ставил сцены убийства в театре. Так что много об этом размышлял. И старался понять психологию преступления. Его мотивы, его физиологию, если хотите… Вот это я и имел в виду. Мне кажется, что я неплохо себе представляю такие вещи. Это чисто профессиональное. А убивал я в своем воображении. Это — не по вашей части.

— У вас богатое воображение в таком случае, — усмехнулся следователь. — И в целом вы правильно понимаете. Так что у вас правильное воображение.

— Спасибо за комплимент, — ответил я. — Это у нас с вами профессиональное. Следователь и режиссер — это профессии, в которых либо у тебя есть воображение, либо тебе надо искать другую работу.

— Это вы точно сказали, — согласился следователь. Потом он подумал над чем-то и добавил: — Конечно, вы правы. На убийство из ревности это не похоже. Совсем не похоже. Еще и потому, что… — Следователь замолчал, оценивающе посмотрел на меня, размышляя, сказать или не сказать. Потом решил поделиться. — Еще и потому, что уродовали не труп… То есть вашего брата подвергали истязаниям еще когда он был жив. Понимаете? — Он внимательно смотрел на меня, и, когда до меня дошел смысл его слов, я содрогнулся…

Так его пытали и истязали, когда он был живым. Какие же мучения он перенес перед смертью? И какая это была ужасная смерть?

Я представил себе то, что мог представить. То, что услужливо предложило мне мое воображение… Картина была поистине страшной… Мой брат, Василий, образованный и порядочный человек из хорошей петербургской семьи. Он лежит где-то, его пытают. Его сознание меркнет, он понимает, что умирает и что последние минуты земной жизни он проводит вот так — среди отвратительных рож, под свои стоны и их звериный смех… Какой кошмар!

Зачем у меня такое хорошее воображение? Не зря я всю жизнь завидовал людям без фантазии. Им легче переносить все это. Они не понимают и остаются спокойными…

— Вы уверены в этом? — дрогнувшим голосом спросил я после долгой мучительной паузы.

— Результаты экспертизы, — кивнул следователь и опустил глаза к столу. Он не читал и не писал. Просто в эту минуту нам было тяжело встречаться глазами и он это понимал…

— Кстати, — заговорил он вновь глухим голосом, — это показывает, что от вашего брата чего-то хотели. Добивались. Это еще один и окончательный довод против версии убийства из ревности… Ревнивцы так не поступают. Кто это был и чего добивались?

— Надо полагать, не добились, — сказал я. — Иначе он был бы жив. Да?

— В общем — да, — согласился следователь. — Если бы он дал то, что от него хотели, его должны были бы отпустить. Рэкет поступает именно так. И не из гуманизма, конечно. Просто они рассуждают: человек нам отдал то, что мы хотели. Кроме того, он сломлен. Морально сломлен, подавлен. То есть основная работа с ним проведена… Значит, теперь он будет и впредь отдавать нам то, что мы желаем. А зачем же резать курицу, которая несет золотые яйца? Вот так они рассуждают. Так что вы правы, они не получили от вашего брата своего.

— Но чего они хотели? — спросил я растерянно.

— Как чего? — удивился следователь, — денег, естественно. Чего же им еще хотеть?

— Но ведь он был вовсе не самым богатым человеком в городе, — сказал я. — Совсем не миллионер…

— А-а, — улыбнулся печально следователь. — Процесс дележки уже завершен. Всех настоящих миллионеров уже давно разобрали серьезные рэкетиры и группировки. Осталась мелочь. Вот ее сейчас и «добирают». Так что это как раз вполне возможно. — Потом следователь помрачнел и сказал, закуривая дорогую американскую сигарету: — На самом деле это очень плохо, что его убил не муж любовницы… Потому что в случае рэкета и вымогательства очень трудно искать. Будем проверять, конечно, но… Вы же сами не хотите нам помочь.

— Я не не хочу, — возразил я. — Я не могу. У меня нет никаких фактов и никаких подозрений.

— Ну не можете, — махнул рукой он. — Какая разница…

На этой безрадостной ноте мы и попрощались. Он протянул мне листок бумаги, на котором было написано несколько слов. Я вгляделся — это был его телефон и фамилия. Следователь Барабанчиков… Очень приятно.

— Вы надолго приехали в Питер? — спросил он меня на прощание.

— Нет, наверное, — ответил я рассеянно. — А что вы еще хотите получить от меня?

— Да нет, — ответил он, помялся вновь и добавил безразличным голосом: — Если понадобитесь, мы вас пригласим. Вы где остановились?

— Я… У брата, как всегда, — глупо сказал я и поперхнулся. У меня еще не выработалась привычка говорить слова «У вдовы брата»… Это не так-то легко входит в привычку…

Я вышел