Стемнело рано, и ночь казалась бесконечной. Как и последние несколько дней, остров Мурано был окутан плотным слоем ледяного тумана. Мельцер собрал одежду и еще кое-что, что показалось ему нужным, и сложил все в мешок для вещей, сослуживший ему верную службу на пути из Константинополя в Венецию; второй мешок лежал наготове для Симонетты.

Чем дольше не было Симонетты, тем сильнее беспокоился Мельцер. В голове проносились тысячи мыслей. В душу закрадывались страшные подозрения. Слуги давно пошли спать. В камине трещал огонь. Мельцер сидел, откинувшись на спинку стула, и глядел на пламя. Он устал и изо всех сил боролся со сном. Глаза слипались. Он хотел рассказать Симонетте о своих планах, как только она вернется: о том, что на рассвете они вместе уедут из города.

Так и сидел Мельцер у огня час за часом, прислушиваясь к каждому шороху снаружи. Как никогда он был близок к отчаянию. Зеркальщик больше не сомневался: возлюбленную похитили, и за этим стоял Лазарини и его люди. Около полуночи, когда уже не осталось надежды на возвращение Симонетты — ведь ни одна порядочная женщина не гуляет по улице после наступления темноты — глаза Мельцера закрылись, и он уснул.

При первом ударе колокола, донесшемся с Санти Мария э Донато, которая была расположена по другую сторону канала, зеркальщик вскочил. Взволнованный и слегка одурманенный, он позвал Симонетту по имени и бросился наверх в их спальню. Постель была пуста. В отчаянии он рухнул на подушки и заплакал. Мельцер упрекал себя в том, что оставил Симонетту одну. Он должен был подумать о том, что Лазарини использует любую возможность, чтобы украсть у него возлюбленную.

Всхлипывания Мельцера разбудили девку Франческу, спавшую в каморке под крышей. Франческа не могла понять, что это за странные звуки, поэтому растолкала слугу, и они вместе прокрались вниз по лестнице, ведущей к спальне господ. Когда, заглянув в дверную щелку, девка увидела Мельцера, лежавшего одетым на постели лицом вниз, она громко вскрикнула.

Мельцер вскочил и обернулся.

— Ее нет, — пожаловался он. — Они похитили Симонетту.

Франческа и слуга смущенно переглянулись. Девушка хотела что-то сказать, но слуга приобнял ее, жестом попросив молчать. Мельцер вопросительно поглядел на них, и Франческа пояснила:

— Донну Симонетту не похитили, она вышла из дома в третьем часу одна и не пожелала, чтобы ее сопровождали.

— Одна, говоришь? — Мельцер поднялся, подошел к окну и поглядел на Канал Онделло. Небо на востоке начинало сереть. Зеркальщик понял, что его побег провалился, еще не начавшись. Мельцер вздрогнул — то ли от этих мыслей, то ли от холода, прокравшегося через окно. Зеркальщика трясло.

— И донна Симонетта не сказала, куда собирается? — спросил Мельцер.

— Нет, мастер Михеле, — ответила Франческа и смущенно добавила: — Вы больны, мастер Михеле, нужно позвать медика.

Тут зеркальщик яростно воскликнул:

— Я не болен, слышишь, я в отчаянии! Мастер Михеле в отчаянии!

Девка и слуга стояли, словно окаменев. Никто из них не отважился сказать ни слова. И в эту долгую, беспокойную тишину проник звук: скрип входной двери.

Мельцер оттолкнул слуг в сторону, сбежал вниз по лестнице. Потеряв голову от отчаяния, он споткнулся и едва успел ухватиться за перила. Подняв голову, он увидел Симонетту.

Ее черные волосы были спутаны и разбросаны по плечам. Она была закутана в красную шаль, которую Мельцер никогда прежде на ней не видел. Но больше всего его расстроил грустный взгляд возлюбленной.

Мельцер был так удивлен, что не мог произнести ни слова, и пока он просто глядел на Симонетту, она заговорила:

— Все в порядке. Нам больше не нужно бояться.

— Нет, — смущенно сказал зеркальщик, потому что не хотел обижать любимую, но смысла того, что она сказала, он не понял.

Когда Симонетта догадалась об этом, она, всхлипнув, бросилась ему на шею. Их тела прижались друг к другу, словно прося защиты.

— Я страшно волновался, — прошептал Мельцер, — почти всю ночь глаз не сомкнул. Я думал, тебя похитил Лазарини.

Симонетта молча покачала головой.

— Али, египтянин, ну, ты его знаешь, хотел помочь нам бежать, — снова начал зеркальщик. — На рассвете отплыл корабль в Триест. Теперь уже поздно. Но главное, ты снова дома.

Симонетта осторожно освободилась из объятий, отошла на шаг и поглядела Мельцеру прямо в глаза.

— Нам больше не нужно убегать, слышишь? Все в порядке. Лазарини больше не станет преследовать нас.

— Он больше никогда не будет нас преследовать? Что это значит? Где ты была прошлой ночью?

— Я была у Лазарини, — потупилась Симонетта.

— Ты — у Лазарини? Скажи мне, что это неправда! Скажи!

— Это правда, — тихо ответила Симонетта.

Мельцер стоял как громом пораженный. Ничего не понимая, он смотрел на любимую. Наконец он тихо повторил:

— Ты была у Лазарини.

— Я сделала это ради нас, — неуверенно сказала Симонетта. — Я хотела попросить его отозвать свою жалобу, но Лазарини был непреклонен. У него сердце из камня. Я умоляла его, говорила, что вместе с твоей жизнью он разрушит и мою. Но эти слова не тронули его. Напротив, он стал выдвигать требования и угрожать мне, что, мол, я тоже окажусь замешана в этом деле.

— Черт его побери вместе со старым дожем! Как ты могла так унижаться!

Симонетта не решалась посмотреть Мельцеру в глаза, ее губы едва заметно подрагивали. Потом она продолжила:

— Наконец я спросила Главу, действительно ли он ни за что на свете не откажется от своих намерений. Нет, сказал он, но если я готова…

Мельцер молча кивнул. Он поглядел в потолок, чтобы скрыть вскипевшую в нем ярость. Затем произнес:

— И ты сделала это. Ты отдалась этому чудовищу. Ты дешевая шлюха!

Симонетта дернулась, словно ее ударили плетью. Затем глубоко вздохнула, подыскивая слова.

— Ты называешь меня шлюхой? — крикнула она в лицо зеркальщику. — Именно ты, человек, ради которого я пошла на это?

— Да, шлюха! Кажется, для тебя это было не так уж и сложно. Может быть, тебе даже понравилось сосать член дьявола! Ты сделала это ради меня? Ха, да не смеши меня. Я с самого начала не должен был тебе мешать. Шлюха всегда остается шлюхой!

Симонетта слушала эти упреки, ничего не понимая. Крепко сжав губы, она подошла вплотную к Мельцеру. Он увидел искры ярости в ее глазах. Она замахнулась и ударила его ладонью по лицу.

Они молча глядели друг на друга. Потом Мельцер поднял руку и указал на дверь. Он сказал всего одно слово:

— Уходи!

Отчаявшийся, разбитый, разочарованный и разъяренный одновременно, Мельцер поплелся вверх по лестнице. В спальне он опустился на постель, уронил голову на руки и уставился в пол. Черно-белый шахматный узор слился в непонятную кашу из тьмы и света. Зеркальщику очень хотелось умереть. Он чувствовал себя обманутым и униженным, по крайней мере, он не поверил, что Симонетта сделала это исключительно ради него. Ему пришло в голову, что конфликт между Симонеттой и Лазарини был всего лишь уловкой, что Глава с самого начала собирался унизить его. Теперь же Мельцер чувствовал себя подобно обманутому мужу: как много дураков пасется на лугах любви!