Жук наделял своих учеников большой физической нагрузкой. За счет «физики» мы всех и побеждали. В парном катании такое возможно. В Америке больше работают над техникой и над самой программой, над качеством прокатов. Мы с Зайцевым за год вместе с соревнованиями прокатывали произвольную программу раз десять — нам этого вполне хватало. Мы работали, как правило, с большими или меньшими отрезками программы, дозировали нагрузки. В Америке парники каждый день полностью отрабатывают всю программу. И оттого, что они повторяют ее каждый день, пропадает страх не сделать какой-то элемент. Вероятно, это правильная система. Но у нас, во-первых, льда в таком количестве, чтобы каждый день устраивать прокаты, не было, во-вторых, основным теоретиком парного катания считался Жук, все остальные брали с него пример. В парном катании тяжело катать программу, если не готовы элементы. Резко вырастает травматизм. Поэтому мы больше работаем над элементами.

Зато сколько времени у нас тратилось впустую! Там родители оплатили сорок пять минут льда, появляется ученик, и я с ним начинаю работать с первой минуты. На лед он уже должен выйти размятый. Или мы с ним договариваемся: первые пять минут делаем разминку. Потом у меня второй ученик, и третий, потому что и по двадцать минут может длиться урок. У нас пока ученик разомнется, пока то, пока се. Я однажды стояла в нашем дворце и думала: двадцать минут прошло, никто не готов к работе, а уже сорок долларов накапало.

У нас в стране плотность работы очень маленькая, особенно у тренеров средней и начальной специализации. Думаю, что если бы такой тренер получал зарплату не с группы, а с каждого ученика за каждые пятнадцать-двадцать минут персонального урока, плотность оказалась бы на порядок выше. Лед — дорогое удовольствие. Так как в Америке тренер работает в основном на льду, он не может контролировать, что человек делает в зале до льда. Поэтому вся работа перенесена на каток. Но здесь возникают как положительные, так и отрицательные моменты. Раз я не могу контролировать или мне не оплачивают то, что я с тобой занимаюсь до льда, то, чтобы вывести тебя на результат, приходится всю работу проделывать на катке. Всю скоростную и силовую работу, которую не только Жук — все наши тренеры проводят в зале. Как правило, я всю скоростно-силовую подготовку раскладываю предметно, а не рассматриваю ее как общефизическую. То есть я работаю исключительно на те группы мышц, которые мне необходимы для фигурного катания.

Там красивое небо. Красивые горы. Всё вокруг как в рекламном буклете. Несколько лет, как еду на работу, так каждое утро слышу по радио: «sun nice», так красиво. В печенках у меня уже сидела эта красота. Я человек городской. Во мне нет никакого желания созерцать окружающую природу. Наконец я впервые завела с детьми разговор о том, что, может быть, стоит переехать в город, спуститься с горы. Сашка ни за что не хотел обсуждать эту тему, ему в нашей деревне все нравилось. Даже когда мы с Аленкой на субботу-воскресенье иногда уезжали в Лос-Анджелес, он ни за что не желал составить нам компанию. Для него каждый раз спуск с горы и подъем обратно, пока он не сел за руль своей машины, вырастало в огромную проблему. Но даже когда я ему машину купила, он в основном объезжал наши горные дороги, а не выезжал на асфальтированные хайвеи. Он все окрестные горы знал, как рейнджер. Алена же все-таки городская девочка. Но и она, когда я сказала о своих планах, ответила: «Нет, мама, я не хочу уезжать». Я спрашиваю: «Алена, тебя что здесь держит? Не уедешь, станешь совершенно деревенским человеком». Она в ответ: «Ты понимаешь, я боюсь, у меня там не будет возможности разговаривать с деревьями, с цветами, с листочками…»

Я про себя: «О-о-о, точно надо ребенка вниз спускать. Иначе она договорится еще не до того». Все-таки, похоже, природа располагает к созерцанию. Я-то всю жизнь в городе прожила, гуляла на природе, любовалась ею, но мысли «поговорить с цветочками» у меня никогда не возникали. Хотя у дома я бугор свой засадила, и весь балкон у меня был в цветах. Но дети, которые большую часть жизни провели в этой деревне, в окружающем их мире видели нечто другое, чем я, и общение с этим миром у них происходило совершенно иначе. А может, когда у тебя восемнадцать детей прыгают на катке, тебе не до окружающих красот?

У Сашки был приятель, он все время ездил с его родителями в Мексику. От нас до Мексики полтора часа езды на машине.

В нашем городе обитали не только богатые люди в дни каникул. Там имелось достаточное количество постоянно живущих семей, которые приехали из-за того, что у них дети больны астмой. Воздух в горах располагает к ее лечению. Плохих детских компаний в округе не существовало.

Не сразу, но я поняла, что долго в Америке жить не смогу. Более того, мне вроде там особенно и делать нечего. Но сразу подняться и уехать у меня не получалось, мы с Миньковским делили Алену. Делили в суде. Это ужасное ощущение, когда ты сидишь рядом с адвокатом и не понимаешь, почему твоего маленького ребенка (Алене тогда было шесть с половиной лет) на ближайшие десять с лишним лет расписывают между отцом и матерью: четные года, нечетные года, когда она со мной на Рождество, с ним на Новый год, когда, наоборот, со мной на Новый год. Когда свой день рождения она справляет со мной, когда с ним. Как дни рождения папы и мамы она проводит с ними по очереди. Дело в том, что они у нас рядом: у меня двенадцатого сентября, у него — тринадцатого. Определяется место, где мы передаем ребенка друг другу. Как это все понять еще недавно советскому человеку. Я же уже проходила эти уроки по тому же поводу, когда разводилась с Зайцевым, но еще в Советском Союзе. У нас права матери на ребенка четко превалируют. А в Америке такого преимущества нет, особенно в Калифорнии.

У меня нередко дети тренировались бесплатно. Я не объявляла, что даю бесплатные уроки, но понимала, что родители моих учеников на тот момент оказались финансово несостоятельными, и не требовала с них денег за занятия. Такая история случилась с одной семьей, где родители очень хотели, чтобы их девочка не бросала фигурное катание. Причем она явно не относилась к тем, кто мог показать в будущем хоть какие-то результаты. Но большинство детей занимались в Центре, потому что им это нравилось. И далеко не все они были отпрысками обеспеченных родителей.

У меня катался мальчик, у которого отец работал на стройке, а мать сидела дома. Они не могли мне платить регулярно, а я продолжала заниматься с их парнем. Но когда я ушла, ни один из должников не забыл со мной рассчитаться. Платили через два месяца, через три или, за отсутствием чека, выполняли какие-то работы у меня дома. Отец этого мальчика, например, сделал у меня большой ремонт, покрыл заново кровлю. Другие родители сшили мне занавески — когда я въехала, окна дома были голые и пустые. Они точно определяли, сколько стоит их и моя работа. Я им выставляла счета, сколько они должны за детей, а они мне выставляли счета за работу. И мы потом сводили дебет с кредитом. Это не всем полагалось знать и было возможным только из-за того, что у меня наладились с ними близкие отношения. Например, у меня катался мальчик, там в семье было трое детей, но, по-моему, отсутствовал папа. Мама раз в неделю убирала мой дом. Другая семья помогла мне с Сашкиной школой. Сашка, мягко говоря, не замечательно учился. Но они абсолютно правильно оформили документы, и Саша получил стипендию. Полагается знать законы системы досконально, а это могут только те, кто вырос в этой стране.