– Что это рассказала мне КУП насчет шизомиметиков? Кришна, кажется, изготовил какое-то лекарство?

– Они у нас! – приглушенным от счастья голосом сказал Гюнтер и поднял канистру. – Все позади, мы можем излечить наших друзей!

– Дай взглянуть. – Екатерина взяла у него канистру.

– Нет, погоди! – вскрикнула Гамильтон, но было поздно.

Кришна у нее за спиной спорил с Чанг по поводу интерпретации последних событий. Ни он, ни она даже не заметили, что шедшие впереди остановились.

– Назад! – Екатерина сама быстро отступила на два шага и напряженно добавила: – Я не хочу осложнений. Но мы обязаны во всем разобраться, и, пока это не сделано, никто не должен ко мне приближаться. Это касается и тебя, Гюнтер.

Начали собираться затронутые. Они выходили на лужайку по одному, по двое, потом десятками и дюжинами. К тому времени как стало ясно, что их через КУП вызвала Екатерина, стена тел отделила Кришну, Чанг и Гамильтон от нее и Гюнтера.

Чанг стояла как статуя. Под шлемом ее скафандра шла работа мысли: она пересматривала свои теории, пытаясь включить в них новое событие. Внезапно она захлопала руками по скафандру, нашаривая пропавшие канистры. Она уставилась на Кришну и дрожащим от ужаса голосом произнесла:

– Ты один из них.

– Конечно, я не… – начал Кришна, но она уже повернулась и бросилась, спотыкаясь, вверх по ступеням.

– Оставьте ее, – приказала Екатерина. – Нам надо обсудить более серьезный вопрос.

Двое затронутых поспешно подтащили портативный муфель, поставили его на траву, и третий подключил к нему электрический кабель. Внутренность печи засветилась, накаляясь.

– Эта канистра – все, что у вас есть, не так ли? Если я отправлю ее в автоклав, надежды возместить потерю не останется.

– Измайлова, послушайте, – сказал Кришна.

– Я слушаю. Говорите.

Кришна стал объяснять, и Измайлова слушала, скрестив руки и скептически дергая плечом. Когда он закончил, она покачала головой.

– Это благородное безумие, и все же это безумие. Вы хотите вылепить из наших мозгов нечто чуждое ходу человеческой эволюции. Превратить престол разума в кресло пилота-испытателя. Такой вы нашли выход? Забудьте о нем. Стоит вскрыть эту единственную канистру, и ее уже не закупоришь снова. А вы не представили ни одного убедительного аргумента за решение вскрыть ее.

– А люди Бутстрэпа? – вмешался Гюнтер. – Они…

Она не дослушала.

– Гюнтер, никто не рад тому, что с ними случилось. Но если всем остальным придется поступиться человечностью ради неверного и сомнительного с точки зрения этики улучшения… что ж, цена слишком высока. Безумные или нет, пока они во всяком случае люди.

– Разве я не человек? – спросил Кришна. – Разве я не засмеюсь, если меня пощекотать?

– Вы не можете об этом судить. Вы переписали свои нейроны и зачарованы новизной. Каким тестам вы себя подвергали? Насколько тщательно зафиксировали отклонения от нормы? Где цифры? – Все эти вопросы были чисто риторическими. Обследование, о котором она говорила, заняло бы не одну неделю. – И если вы окажетесь полностью человеком, – а я в это не верю! – кто может предсказать отдаленные последствия? Кто помешает нам шаг за шагом скатиться к безумию? Кто решит, что такое безумие? Кто будет программировать программистов? Нет, невозможно. Я не позволю играть с нашим разумом. – Отчаянно, почти гневно, она повторила: – Не позволю играть с нашим разумом!

– Екатерина, – мягко сказал Гюнтер. – Сколько ты не спала? Ты послушай себя. За тебя сейчас думает подключка.

Она отмахнулась и не ответила ему.

– Чисто практический вопрос, – продолжал Гюнтер. – Как ты тогда собираешься управлять Бутстрэпом? Мы уже превратились в начинающих фашистов. Ты сказала, тебя пугает безумие, – а во что мы превратимся через год?

– КУП заверила меня…

– КУП – всего лишь программа! – вскричала Гамильтон. – Какой бы интерактивной она ни была, ей не хватает гибкости. Она не способна надеяться. Она не может оценивать новое. Она только поддерживает старые решения, старые ценности, старые привычки, старые страхи.

Екатерина вдруг взорвалась.

– Убирайтесь с моих глаз! – взвизгнула она. – Перестаньте, перестаньте, перестаньте! Не хочу слушать!

– Екатерина, – начал Гюнтер.

Но она сжала в руках канистру. Колени ее подогнулись, она медленно склонялась к муфелю. Гюнтер видел, что она уже не способна слушать. Стимуляторы и груз ответственности довели ее до этого состояния, вздергивая ее и изводя противоречивыми требованиями, пока она не дошла до края. Одна ночь крепкого сна могла бы привести ее в чувство, вернуть способность осмысливать доводы. Но времени не осталось. Слова уже не могли ее остановить. И слишком далеко он стоял, чтобы перехватить ее, прежде чем она уничтожит канистру. Шквал чувств, захлестнувший его, не поддается описанию.

– Екатерина, – сказал он. – Я люблю тебя.

Полуобернувшись к нему, она спросила рассеянно, чуть ли не с досадой:

– Что ты?..

Он снял с пояса монтажный пистолет, навел его и выстрелил.

Шлем Екатерины разлетелся вдребезги.

Она упала.

– Надо было просто разбить шлем. Это бы ее остановило. Но я не надеялся, что смогу так точно прицелиться. Я целил прямо в голову.

– Тс-с! – утихомирила его Гамильтон. – Что сделано, то сделано. Перестань себя мучить. Поговорим о делах.

Он покачал головой, в которой все еще шумело. Его очень долго держали на бета-эндорфинах, так что он ни о чем не мог ни думать, ни заботиться. Как будто его завернули в ватный кокон. До него ничто не доходило. Ничто не могло причинить ему боль.

– Надолго меня вырубили?

– На день.

– На день? – Он оглядел скудно обставленную комнату. Простые каменные стены и безликое лабораторное оборудование в гладких чехлах. В другом конце комнаты Кришна с Чанг склонялись над панелью, нетерпеливо и восторженно царапали наперебой какие-то каракули. Кто-то с корабля швейцарцев, войдя, заговорил с их спинами. Кришна, не оборачиваясь, рассеянно кивнул.

– Я думал, много дольше.

– Достаточно долго. Мы успели привести в порядок всю группу Салли Чанг и вовсю занимаемся остальными. Очень скоро тебе придется решать, что в себе ты хочешь переписать.

Гюнтер покачал головой. Он чувствовал себя покойником.

– Думаю, не стану, Бет. У меня просто не хватит храбрости.

– Мы дадим тебе храбрость.

– Нет, я не…

Он почувствовал, как к горлу снова подкатывает черная тошнота. Она ходила кругами и возвращалась всякий раз, когда он уже начинал думать, что наконец справился с ней навсегда.