— Сюда иди, — распорядился Серега.

Полина повиновалась. Она приблизилась к нему, но избегала смотреть Сереге в глаза. В окна застучали капли дождя. Сверкнула молния. Начало громыхать.

— Продолжай раздеваться, — велел Рогачев. Он наслаждался, упивался своей властью над этой женщиной, этим стриптизом под шум и грохот стихии.

Полина сняла с себя остатки одежды. Она была очень хорошо сложена.

— На колени, пожалуйста.

Женщина выполнила и эту команду. Все происходящее было похоже на ритуал. Рогачев ощущал себя ангелом мщенья. Он повернул голову Полины к себе и нарочито медленно, чтобы она хорошенько запомнила этот момент, начал расстегивать молнию на своих джинсах.

Полина зажмурилась. Она не хотела смотреть на оружие мщения. Рогачев провел ей этим оружием по губам. Полину передернуло. Серега властно взял жену кровного врага за волосы, запрокинул ей голову и посмотрел в глаза. На него смотрела сумасшедшая женщина. Отблески молний судорогами вздрагивали у Полины на лице. Да, это точно был ритуал.

Вдруг громыхнуло особенно сильно. Показалось, молния ударила прямо в дом. Что-то разорвалось у Сереги над головой. Он инстинктивно посмотрел в потолок. И тут же ощутил боль в кисти левой руки. Опустил глаза и не поверил им — это ребенок проснулся, слез с кровати и, подойдя к нему, укусил его своими мелкими зубками. Он по-прежнему не плакал. Его молчание начинало злить Рогачева. Боль в ладони отозвалась болью где-то в затылке.

Серега вырвал руку из детских зубов. Мальчишка стоял и смотрел на него. Смотрел так, будто старался запомнить. Чтобы потом припомнить… В глазенках Лазорькиного правнука было что-то яркое, злое. Серегу вдруг осенило: нет, не Геннадия Каурова, а вот этого гаденыша надо везти в Островскую! Кажется, в этом карапузе, а вовсе не в его отце, течет та самая черная Лазорькина кровь, и если уж кому и мстить за те два старых убийства, то ему. Рогачев больше не мог относиться к этому мальчику, как к ребенку. Это был маленький враг. Серега не мог убить или даже ударить его, но что-то он должен был сделать. Озадаченно почесав свой бритый затылок, он вдруг вспомнил, как однажды занимался сексом с Анной Бланк на глазах у ее пса — фокстерьера Тоби. Пес тогда тоже очень внимательно, явно понимая, что происходит, смотрел, как человеческий самец совокупляется с человеческой самкой. Надо сделать то же самое, трахнуть на глазах у этого щенка его мать, — решил Рогачев. Он надеялся, что эта сцена навсегда отпечатается у мальчишки в мозгу, исковеркает его психику, будет потом всю жизнь занозой сидеть в подсознании. И это тоже будет месть. Отличная месть!

Но едва Рогачев пришел к этому умозаключению, раздался смех. Смеялась Полина. Громко, презрительно, издевательски. Серега перевел на нее взгляд и сразу понял причину. Пока он был поглощен мыслями о мальчишке, пока усовершенствовал план своей мести, его мужское достоинство сморщилось и имело теперь жалкий вид. Вожделения не было. Адреналина тоже. Только слабость и злость. А Полина продолжала смеяться. Чем дольше она смеялась, тем слабее становился Серега. И тут случилось то, чего Рогачев боялся больше всего. Впервые за последние месяцы на него навалилась усталость. Она пришла именно в тот момент, когда ему была нужнее всего мужская сила. Рогачев ощутил себя обманутым, почти оскорбленным. Его собственный организм предал его. Внезапный приступ усталости уничтожил последнюю надежду победить эту женщину, надругаться над ней. Это был самый постыдный момент в его жизни. Серега взвыл от бессилия. И ударил Полину кулаком по лицу. Она сильно качнулась, но устояла на коленях. Сплюнула кровь из разбитого рта и продолжала смеяться. Ее смех был победным.

— Сука! — выдохнул Серега и опустился на кровать. Его голова туманилась и тяжелела. Из последних сил он достал бумажник. В потайном кармашке нашел упаковку амфетамина. Вскрыл ее, разбрасывая таблетки по полу. Проглотил сразу несколько штук. Мальчишка тем временем подошел к матери, все еще стоявшей на коленях. И они застыли, крепко обнявшись. Рогачев смотрел на них. И у него даже не было сил на них злиться.

…Наркотик подействовал быстро. Серега мотнул головой, прогоняя остатки усталости. Туман в голове рассеялся.

Он снова был бодр и ненавидел Полину. Он снова хотел ее. Очень хотел. Но, странное дело, эрекции по-прежнему не было! Обескураженный Рогачев сунул руку в ширинку. Потом вытащил. И растерянно застегнул молнию. Это было его второе поражение в жизни. «Ну все, теперь тебе точно конец!» — зло подумал он о Каурове.

…Серега привязал Полину и ее сына к батарее несколькими найденными в доме веревками и шнурками. Одну руку женщине оставил свободной, чтобы она ею распутывалась. Сделал на каждой веревке несколько тугих сложных узлов: пока Полина с ними провозится и освободится, пока доберется до ближайшего мента, много времени утечет.

Серега покидал дом врага с чувством не до конца исполненной кровной мести. За четыре часа на «восьмерке» он благополучно догнал ЗИЛ-130, не будучи остановлен ни на одном гаишном посту.

Лазарь прятался в березовой роще за рекой Медведицей и оттуда смотрел на станицу. Знакомые с детства хаты и плетни одним своим видом поднимали со дна его сердца густую муть тоски. Лазарь чувствовал себя затравленным зверем. Всю его жизнь опустошил и высосал ВРАГ. Этот враг представлялся ему тысячеголовым змеем, и на каждой голове — по красноармейской буденовке. Хоть чуть-чуть, да уменьшить количество змеиных голов — лишь с одной этой мыслью жил Лазарь почитай больше года. Даже зарубки — сколько врагов порешил — ставил здесь, в роще, на старой березе. Но было этих зарубок все еще мало — только шестнадцать, а меж тем потерял уже Лазарь одного за другим всех своих восьмерых лесных товарищей. Последнего, Евхима Буянова, зарубили на хуторе Тарасове пять дней назад. Лазарь остался совсем один…

…Свежую, шестнадцатую отметину на дереве он сделал только что — в память о человеке в кожанке, которого завалил из нагана, сидя в окружении в сарае у Дарьюшки.

Выследили его в ту ночь. Оцепили хату, где они с Дарьюшкой миловались. Если бы не Евхим, прятавшийся в сарае, шлепнули бы, как пить дать. Младший Буянов, заметив под утро в саду вооруженных людей, подал условный сигнал — заблеял козлом. А когда Лазарь в одних кальсонах из хаты выбегал, Евхим одного из врагов, что сидел у него на мушке, убил первым же выстрелом. Дальше отстреливались из сарая уже вдвоем. Все никак не могли к ним подступиться люди в кожанках. А когда Лазарь подстрелил и второго из них, те снаружи совсем озлобились. Сначала на крышу сарая полетели горящие головешки. А потом уж и Дарьюшку привели — в одной рубашке ночной. Вел ее Николай Рогачев, схватив за волосы и заслонившись девичьим телом от пуль.