Небо покрывала густая белая пелена облаков, хотя в соленом воздухе уже грезилось тепло. На пляж начали прибывать семьи отдыхающих на машинах; они раскладывали стулья и снедь для пикника. Море у горизонта отсвечивало металлическим блеском.

Гарольд чувствовал, что конец путешествия близок, хотя понятия не имел, как все произойдет и как ему быть дальше.

Он снова ступил на дорожку, ведущую к дверям хосписа святой Бернадины, и проделал тот же путь до самого входа. Бетон был свежий и немного пружинил под ногами. Гарольд без колебаний нажал на звонок и принялся ждать, закрыв глаза и привалившись к стене. Он гадал про себя, встретит ли его та самая сестра, что разговаривала с ним по телефону. Ему хотелось надеяться, что слишком долго объясняться не придется. У него не осталось сил на слова. Дверь отворилась.

Перед ним возникла женщина в косынке, в длинном одеянии кремового оттенка с высоким воротником и в черном фартуке. Гарольд ощутил, как колются выбритые щеки.

— Я — Гарольд Фрай, — сказал он. — Я прошагал ужасно длинное расстояние, чтобы спасти Куини Хеннесси.

Ему нестерпимо захотелось глотнуть воды. Ноги дрожали. Гарольд мечтал куда-нибудь присесть.

Монахиня улыбнулась. Ее лицо было гладким и нежным; Гарольд разглядел под косынкой седину у корней волос. Она протянула к Гарольду руки и заключила его ладони в свои. Они оказались теплыми и шершавыми, в них чувствовалась сила. Он испугался, что сейчас заплачет.

— С прибытием вас, Гарольд, — произнесла монахиня.

Она назвалась сестрой Филоменой и пригласила его войти. Гарольд вытер ноги, потом еще раз.

— Ничего страшного, — сказала сестра Филомена.

Но Гарольд не унимался. Он основательно потопал на пороге, затем поочередно приподнял ноги и проверил, не прилипла ли к подошвам грязь. Убедившись, что нет, он тем не менее продолжал скрести подошвами о жесткий коврик, как бывало в детстве, когда он старался угодить тетушкам, чтобы его впустили в дом.

Затем он нагнулся и принялся отдирать с ног изоленту, на что ушло немало времени, потому что клейкие обрывки липли к пальцам. Чем больше он усердствовал, тем больше жалел, что все это затеял.

— Наверное, мне лучше оставить обувь у входа…

В хосписе было прохладно и тихо. Пахло чем-то дезинфицирующим — запах напомнил Гарольду о Морин — и какой-то горячей пищей, возможно, картофелем. Наступив носком одной тапочки на задник другой, он стащил ее, затем проделал то же со второй. Стоя на полу в одних носках, Гарольд ощутил себя нагим и ничтожным.

Монахиня снова улыбнулась:

— Вам наверняка не терпится повидать Куини.

Она спросила, готов ли он к встрече, и Гарольд кивнул. Они бесшумно двинулись по коридору, устланному синей ковровой дорожкой. Никто вокруг не аплодировал, не было ни смеющихся медсестер, ни обрадованных пациентов. Был один Гарольд, идущий по чистому и пустому коридору вслед за объемным силуэтом монахини. Откуда-то будто бы доносилось пение, но, прислушавшись, Гарольд решил, что ему, наверное, померещилось. Может быть, просто ветер свистит в оконных рамах или кто-то кого-то окликнул. Он вдруг вспомнил, что забыл принести цветы.

— Все хорошо? — спросила сестра Филомена.

Гарольд опять кивнул. По левую сторону потянулись окна, распахнутые во внутренний садик. Гарольд с вожделением покосился на гладко выстриженную лужайку, воображая травянистую мягкость под своими голыми ступнями. Газон окружали скамейки, а дугообразные струи дождевальной установки подрагивали, искрясь в лучах проглянувшего солнца. Вдаль по коридору тянулась череда закрытых дверей. Гарольд не сомневался, что Куини ждет за одной из них. Он устремил взгляд в сад, неожиданно почувствовав, что ему страшно.

— Сколько, вы сказали, вы шли?

— О… — произнес Гарольд.

Чем дальше он шагал за монахиней, тем незначительнее представлялся ему проделанный путь.

— Долго.

Она сказала:

— Честно говоря, мы не пригласили сюда тех, других паломников. Мы видели их по телевидению. Они показались нам слишком крикливыми.

Она обернулась к нему и, кажется, подмигнула, но Гарольд не поверил своим глазам. Они прошли мимо полуоткрытой двери. Он нарочно не посмотрел в ту сторону.

— Сестра Филомена! — позвал кто-то немощным, похожим на шепот голосом.

Монахиня остановилась и заглянула в палату, взявшись руками за косяки.

— Я только на минутку! — пообещала она тому, кто позвал ее.

Сестра Филомена помедлила, отставив одну ногу назад на носок, словно танцовщица, обутая в кроссовки. Повернувшись, она одарила Гарольда сердечной улыбкой и сообщила, что они почти пришли. Он чувствовал озноб, и усталость, и еще что-то, выдавливающее из него остатки жизни.

Монахиня подошла к следующей двери и тихо постучалась. Прислушалась, замерев с поднятой рукой и приникнув к двери ухом, а затем рывком дернула ее на себя и заглянула в палату.

— А у нас гость! — объявила она куда-то в пустоту.

Отведя дверь к стене, сестра Филомена распласталась по ней, пропуская Гарольда вперед.

— Какой волнующий момент! — заметила она ему.

Он глубоко вздохнул, набрав воздуху откуда-то из самых ступней, и поднял глаза на распахнутый перед ним проем. Он увидел обычное окно, полуприкрытое тонкими занавесками, а за ним — убегающее вдаль серое небо. Деревянный крест на стене в изголовье простой кровати, под ней судно, а в ногах — пустой стул.

— Но ее же здесь нет!

У Гарольда отлегло от сердца. Сестра Филомена усмехнулась:

— Где же ей быть, как не здесь…

Она кивком указала ему на кровать, и, приглядевшись, Гарольд обнаружил на белоснежной наволочке чей-то едва заметный профиль. Рядом на подушке вытянулось что-то, напоминавшее тонкую бесцветную клешню, но, всмотревшись еще раз пристальнее, Гарольд вдруг понял, что это рука Куини. В виски ему ударило жаром.

— Гарольд, — обратилась к нему монахиня.

Она подошла совсем близко, и он разглядел сеть морщинок на ее лице.

— Куини немножко не в себе, ее терзают боли. Но она ждала вас. Как вы и велели.

Она дала ему пройти. Гарольд Фрай сделал несколько шагов, потом с бьющимся сердцем подступил почти к самой постели. И случилось так, что у изголовья женщины, к которой он прошагал множество миль, ноги вдруг едва не подвели его. Куини лежала без движения, повернув лицо к льющемуся из окна свету — можно было вытянуть руку и запросто коснуться ее. Гарольд не знал, спит она, или погружена в наркотическое забытье, или ждет кого-то другого, а вовсе не его. Что-то глубоко сокровенное почудилось ему в том, что она не шевелится и не замечает его присутствия. Ее тело практически не имело очертаний под простыней, оно было крошечным, как у ребенка.

Гарольд снял с плеча рюкзак и прижал его к животу, словно хотел отгородиться им от представшего ему видения. Затем двумя шажками подступил вплотную к Куини.