— Мама от меня натерпелась. А если я давал ей передышку, то ее травил Арти или его сука-жена. А мама все принимала, потому что хотела, чтобы у меня была крыша над головой и семья, потому что старалась помочь мне пережить потерю отца. И за это я винил ее. Просто все валил на нее. Почему она мирится с такой жизнью? А ей просто некуда было деваться, и Арти нещадно эксплуатировал ее. Ее собственный гребаный брат. И мы еще должны были благодарить его.

Больше двух лет этой жалкой жизни я просто ждал, ждал, когда подрасту и наберусь сил, чтобы надрать ему задницу, вышибить из него мозги. А сделала это она. В конце концов она сделала это вместо меня. Однажды вечером она пораньше пришла домой с работы. Совершенно без сил. Он заставлял ее работать по две смены. И увидела, как он схватил меня за горло, прижал к стене и отвешивает оплеухи. Ему нравилось лупить ладонью, потому что это унизительнее, чем кулаком, и не оставляет следов.

Кто-то из гостей вышел на одну из веранд, и морозный воздух наполнился женским смехом. Малком уставился на сверкающий огнями дом, но Паркер усомнилась, что он что-то видит или слышит.

— Я увидел, как она вошла. Белая, как простыня… Пока не заметила нас. Она пришла в ярость. Я никогда не видел, чтобы она двигалась так стремительно. Я даже не подозревал, что кто-нибудь может двигаться так стремительно. Она оторвала его от меня. Она была тоненькая, как тростинка. Арти был тяжелее фунтов на шестьдесят, но она отшвырнула его, и он пролетел чуть ли не полкомнаты. Она приказала ему встать и сказала, что если он еще когда-нибудь дотронется до меня, то не успеет оглянуться, как она оторвет его руки и скормит ему.

Мэл умолк, затряс головой.

— Вот мое прошлое, и не говори мне, что ты понимаешь.

— Спорить с тобой сейчас я не собираюсь, но, если ты думаешь, что я могу винить мальчика и его овдовевшую мать за то, что они попали в такой переплет, ты очень плохо обо мне думаешь.

— Паркер, я уже сказал, что речь не о тебе, — отрезал он ледяным тоном.

— Еще как обо мне, идиот. Я же люблю тебя.

Она развернулась и побежала прочь, но успела заметить его изумленную физиономию.

Позже Паркер видела, как Малком разговаривал с новобрачными, и еще раз заметила его в баре, когда он увлеченно обсуждал что-то с отцом жениха. Она пристально следила за Фрэнками, готовая преградить им путь, если вдруг они направятся в сторону Малкома. Пусть он думает, что это ее не касается, пусть он думает, что она не понимает, пусть он просто идиот, но она никому не позволит устроить скандал на одной из ее свадеб.

И она испытала нечто близкое к разочарованию, когда обошлось без скандала.

Мак протиснулась к ней сквозь редеющую толпу гостей.

— Вы с Мэлом поссорились?

— Почему ты так решила?

Мак похлопала по фотоаппарату.

— Я читаю лица. Я знаю тебя.

— Я бы не назвала это ссорой. Я бы сказала, что мы по-разному понимаем отношения, если бы он признавал, что у нас отношения. У нас ситуация.

— Мужчины бывают такими тупицами.

— Это точно.

— Женщины должны всем скопом переехать в Амазонию или хотя бы проводить там отпуск четыре раза в год.

— Амазония?

— Это женский мир в моей голове, куда я сваливаю, если злюсь на Картера или на всех мужчин оптом. Там по пять обувных магазинов на каждую женщину, в еде ни одной калории, а все книжки и кинофильмы заканчиваются словами «И жили они долго и счастливо».

— Мне нравится Амазония. Когда едем?

Мак обняла Паркер за плечи.

— Амазония, мой друг, всегда с тобой, она в голове каждой женщины. Просто закрой глаза, подумай: «Маноло Бланик», — и ты там. Я еще пофотографирую и вернусь к тебе.

Паркер представила себе спокойный, заселенный обувью женский мир, но тут же поняла, что не хотела бы там жить. Короткие набеги? Вот это звучит соблазнительнее.

В центр зала снова вышли новобрачные. Последний танец.

«Такие влюбленные, — думала Паркер, — так идеально чувствующие друг друга. Абсолютно готовые начать совместную жизнь в любви, уважении и партнерстве и уже ступившие на путь к своему «И жили они долго и счастливо».

Паркер видела в них все то, к чему всегда стремилась сама.

Да, она хотела состояться в профессии и оставить свой след в жизни, она хотела быть хорошим другом, хорошей сестрой, хотела что-то строить и чем-то делиться. И ко всему этому она хотела любить и быть любимой, обещать и принимать обещания. Она хотела найти того, с кем могла бы жить «долго и счастливо». На меньшее она была не согласна.

Она снова увидела Малкома, только когда вышла проводить новобрачных. Он переоделся в свое и выглядел более спокойным, почти таким, как обычно.

— Паркер, у тебя найдется минутка?

— Да, даже пара минут.

— Я опять сорвал зло на тебе, это уже входит в привычку. Мне не нравится эта привычка.

— Хорошо.

— Мне казалось, что я избавился от такой реакции на Арти. Похоже, что нет. — Мэл сунул руки в карманы. — Я не люблю вспоминать и не вспоминаю. Какой смысл? Я понимаю, ты хотела помочь.

— Но ты не хочешь никакой помощи.

— Я не хочу нуждаться в помощи. А это немного другое. Но это меня не извиняет.

— Малком, я не прошу извинений. Мне не нужны извинения, если я знаю причину.

— Я еще работаю над причиной. Поэтому… я уеду. Нам нужно немного времени, чтобы разобраться.

— Пока ты разбираешься, спроси себя вот что, спроси себя: действительно ли я хуже думаю о мальчике, скорбящем по своему отцу, из-за того, что он пытался дать сдачи, пытался сбежать от властного жестокого негодяя? Или я хуже думаю о мужчине, который назло всему сделал себя сам? Когда будешь уверен в ответе, дай мне знать. Она открыла дверь.

— Спокойной ночи, Малком.

— Паркер! Каким бы ни был ответ, я все равно хочу тебя.

— Ты знаешь, где меня найти, — сказала она, закрывая перед его носом дверь.

Мэлу хотелось думать, что он разобрался. Что касается женщин, он всегда держал себя в руках, а тут сорвался, причем два раза подряд… Правда, такой женщины, как Паркер, у него никогда не было.

Он понимал, что пару серьезных промахов необходимо загладить чем-нибудь ароматным или блестящим. Подарок, символизирующий покаяние, мол, «Да, я был идиотом», нужен любой девушке, даже той, которая сама может купить себе все, что понравится.

Может, цветы? Но ее дом и так всегда полон цветов. И цветы наверняка находятся в самом низу «идиотской» шкалы.

Тогда дорогую побрякушку? Ну, нет, это уж слишком.

И тут он подумал о ее слабости.