Дракон молчал.

— Ты знаешь, так вышло, что теперь я стала помощницей Властелина. Настоящая работа, возможность развиваться, сытая жизнь… Я долго к этому шла. Я дорого за это заплатила. И когда мне сказали, что ты заберёшь меня с собой, что я всё это потеряю и начну снова зависеть от капризов мужчины, который ещё и наверняка выбросит меня через пару лет, когда наиграется…

Дракон возмущенно вскинулся, но она жестом попросила его молчать.

— Я знаю, — отрезала Диве. — Теперь я помню, что пара — это как проклятие, это — навсегда. Но тогда у меня в голове было много обрывков и тумана… да до сих пор много белых пятен, если честно, но воспоминания возвращаются, фрагментами и видениями. Я теперь смутно помню отца, и как мы бежали к порталу от войск Ледяного Ордена, и как он остался, чтобы мы успели, и кое-что ещё… Я теперь помню, что такое истинная пара. Или разрешаю себе помнить? Это сложно, когда говоришь о моей голове. Но сегодня утром я лишь знала, что ты называл парой госпожу Ири, а потом, и дня не прошло — меня. Не особенно наводит на мысли о вечной любви, не думаешь?

— Я… это было недоразумение, — сказал Эт быстро. — Я просто ошибся.

— Может, насчёт меня ты ошибаешься тоже? — усмехнулась Диве криво. — В любом случае, я была напугана. Ты мне понравился, но я не очень хочу зависеть от мужчин снова. Не очень… умею доверять им. В моей голове всё сложно. Понимаешь?

Он медленно кивнул.

— Хорошо, — усмехнулась Диве, искренне надеясь, что губы не дрожат. — Потому что тогда, может, ты поймёшь моё поведение. Жрец приказал мне быть милой с тобой. "Властелину не отказывают", "с меня не убудет" и так далее. Считается, что если я была, кем была, то такому, как ты, уж точно не могу отказывать. Ибо не смею. Жрец преждложил взамен хорошие, выгодные условия, он сказал правильные слова, я не могу его винить. Но все мои кошмары и страхи вернулись. И я снова почувствовала себя не помощницей Властелина, а мясом.

— Я не… — начал Эт.

И замолчал. Он выглядел растерянным и каким-то совершенно… раздавленным. Это вызывало в Диве странное злорадство, потому что их таких тут было двое.

— Да, — сказала Диве, чувствуя ком в горле. — Я была, кем была, и, пока между нами будет устанавливаться связь, тебе придётся смотреть на это. Как бы я ни хотела это отменить, я не могу. Тебе придётся знать, кем я была, что делала, и тут у меня не получится надеть маску, притвориться не-собой, потому что паре не солжёшь. Тебе придётся столкнуться с тем, что я иногда… забываю вещи, что моя голова сломана, когда дело касается воспоминаний. И у меня к тебе вопрос — важный, серьёзный — и я хочу, чтобы ты подумал над ответом. Скажи, действительно ли ты готов Обрести такую пару?

Дракон молчал. Его зрачок дрожал, губы были сжаты в тонкую линию, он был бледен. Несколько мгновений он стоял, глядя прямо перед собой, а потом стремительно развернулся и просто вышел, не сказав ни слова.

Диве осталась сидеть, чувствуя, как дрожат руки и губы. Судорожно всхлипнув, она потянулась ко своему неприкосновенному запасу, тому, что не позволяла себе распаковывать уже очень давно — и к которому уже дважды тянула руки за последние два дня. Первый раз — после визита к Жрецу. И теперь вот снова…

Она запретила себе глотать пыльцу фейри, да. Но маман Готэ была некогда права: это помогает смириться с реальностью. Сейчас ей это было нужно — Диве вся была словно бы сплошным оголённым нервом, кровоточащим порезом, рухнувшим домом.

И она не знала, хватит ли сил собраться воедино — на этот раз.

* * *

Эт выскочил на улицу и тут же обернулся драконом, взмывая в высокое, равнодушное небо.

Ему нужно было проветрить голову, выплеснуть боль, и ярость, и отчаянье, и…

Ему нужно было побыть одному. Раствориться в эмоциях, рухнуть живой тьмой на одно из ближайших полей, выпустить уничтожая всё, всё, всё…

Не на глазах у Диве.

Вот уж точно, во имя Тьмы, нет.

* * *

Последующие два часа — больше? — он не помнил, точнее, помнил крайне смутно. Когда же магия пришла в норму, дракон обнаружил себя лежащим в достаточно глубоком кратере. Он когда-то успел сменить обличье на человеческое, и теперь валялся, раскинув руки, и таращился на звёзды.

С ними вот какая странная ерунда — чем глубже ты забираешься, тем ярче они светят. Думая об этом, порой надо упасть, чтобы по-настоящему рассмотреть небо над головой, чтобы пожелать взлететь.

Потому-то Эту всегда нравились звёзды.

Он молчал, и лежал, и думал о том, что его мир обрушился, как карточный домик. Тьма, обычно уютная, скалилась со всех сторон. Жизнь бросила ему вызов, задала вопрос, с которым не пойдёшь за советом к матери, не сбросишь проблему на помощников, не решишь это деньгами или связями.

На этот вопрос он должен ответить сам.

Правда в том, что Эт презирал… продажных женщин.

Правда в том, что в глубине души он всех, кроме матери и пары, считал продажными.

При всём при этом, у него был построен некий образ пары — идеальной, прекрасной, чистой женщины.

Теперь эта иллюзия рухнула. Точнее… странно, но она все ещё казалась ему идеальной, и прекрасной, и даже чистой, несмотря ни на что и как бы дико это ни звучало по отношению к женщине с её прошлым. Однако, при всём при этом она обрела реальность, и кошмары, и тьму за спиной.

Эт смотрел в небо и думал. Сколько раз он слышал фразу "Властелину не отказывают"? Сколько раз сам повторял её? Сколько раз презрительно кривился, глядя на меркантильность женщин, их корыстность, привычку использовать тело в качестве способа достижения целей?

А теперь он лежал и спрашивал себя: а как ещё им выживать в мире, где правят мужчины, в мире, который навязывает им роль товара, так или иначе?

Эт думал о кусках мяса. Он думал о той беспомощной испуганной девочке, которой был во сне.

Он боялся того, что могло бы ему присниться дальше. Он боялся беспомощности, невозможности ничего изменить. Он боялся понимания того, что пара — это всегда зеркало, и урок, и прозрение.

Ему было страшно видеть в её судьбе отражение собственных поступков.

И главный вопрос был прост и понятен: а готов ли он сам иметь с этим дело? Готов ли связать себя на всю оставшуюся жизнь с этой женщиной, с её кошмарами, страхами, прошлым? Готов ли он попытаться исправить всё то, что сделали другие — те, кто видел в ней лишь кусок мяса? Сможет ли не упрекнуть её этим в будущем? Она, видит Тьма, не заслужила таких упрёков.

Это сложно. Так не стоит ли отказаться сейчас?

Эт задумчиво наблюдал за звёздами. Вон, едва видимое даже для драконова глаза, мерцает Солнце-17, звезда техногенного мира, откуда прибыла Равиэль. А вот Карлика-12, умирающего солнца Ледяного Мира, под которым, судя по всему, родилась его Диве, отсюда не видно…