— Кокаинчику не найдется, Эймон?

— Ну, нет, я больше этим не занимаюсь, — мягко отозвался Эймон. — Врач прописал мне от этого свечи. Я сказал ему, что они не действуют, а он спросил: «Вы регулярно ими пользуетесь?» Я ответил: «Конечно. А вы думали, доктор, что я запихиваю их себе в задницу?»

Опять смех и свист.

— Так вот. Чувствительные презервативы. Говорят, что заниматься сексом с презервативом — это все равно, что мыться под душем в плаще. Я так не считаю. При всех этих новых болезнях, если не надеваешь презерватив во время секса, то это все равно, что принимать ванну, положив в воду оголенный электропровод…

Смех, язвительные и оскорбительные выкрики:

— Ты неудачник, Эймон. С тобой покончено!

— Убирайся в свою наркобольницу!

— Крупье, эта Фиш-ка фальшивая!

— Итак, презервативы, — последовало покашливание в духе Вуди Аллена. — В наше время можно купить презервативы для любой национальности. Итальянцы могут приобрести упаковку из шести штук. Это значит по одному с понедельника по субботу, а в воскресенье — выходной. Для французов пачка из восьми штук. Соответственно — по одному на каждый день недели плюс два на воскресенье. Для британцев выпускаются специальные упаковки по двенадцать штук.

Пауза. Он всегда хорошо выдерживал паузу.

— По одной на январь, февраль, март…

Злой, прокуренный и охрипший от злости голос из заднего ряда:

— Кончай, Эймон Фиш! Твои пятнадцать минут истекли!

* * *

— Моим родителям не нужно было думать о презервативах. Получили меня — достаточно. Нет, им об этом заботиться было не надо. Не то чтобы их сексуальная жизнь была такой уж счастливой. Однажды ночью я услышал, как они разговаривали за стеной. Пытались заняться сексом, но ничего у них не получалось. Мама сказала: «В чем дело? Неужели ты не можешь подумать о ком-нибудь еще?»

— Не смешно! — прокричал кто-то в зале.

— Но это уже совершенно другая история, — закончил Эймон.

* * *

Мы жили в большом городе, но мир тесен. Рано или поздно нас должны были увидеть вместе.

Естественно, мы старались избегать опасных районов северного и центрального Лондона, этой на удивление обширной части города, где была вероятность столкнуться с Сид или напороться на Джину. Но в конце концов нас должны были обнаружить. Я был в этом уверен.

И когда это все-таки случилось, то все произошло гораздо хуже, чем я себе воображал. Это оказалась не моя жена и даже не бывшая жена, а некто из дальних закоулков моей жизни. Он заметил меня, когда входил в клуб, и тут же все понял.

Женатый мужчина с девушкой, которая не является его женой, сидели с бутылкой вина в тихом уголке паба, который располагался над комедийным клубом, и привычно держались за руки.

У меня возникло тошнотворное чувство вины, потому что этот человек знал, а моя жена — нет. Мне было ужасно стыдно. Это походило на самое невообразимое подлое предательство.

— Гарри! — воскликнул Ричард, глядя на Казуми.

Какого черта он делал здесь? Что могло занести этого человека в комедийный клуб в Хэкни?

— Ричард? Я думал, что ты все еще в Америке.

— Прилетел повидать Джину. — Наконец он отвел глаза от Казуми. — По правде говоря, я хотел бы, чтобы она вернулась.

— Это Казуми, — сказал я, на какой-то момент трусливо подумав, не выдать ли ее за коллегу по работе или делового партнера.

Но на самом деле Ричарду было все равно. Он был в таком состоянии, когда нет дела до романтических отношений других людей. Человек без работы, без жены, когда жизнь вокруг тебя рушится. Я хорошо его понимал.

— Я остановился у друзей, — сказал он. — Они тут неподалеку живут. Этот район становится популярным у людей, работающих в Сити, не так ли?

— Да, среди них и наркодилеров. Послушай, Ричард, нам надо идти. Желаю удачи… во всем.

Я наблюдал, как Ричард и Казуми улыбнулись и пожали друг другу руки, подумав о теории Джины про старого быка, у которого нет никаких шансов заполучить назад свою старую корову.

Потом мы покинули его, оставив купленную выпивку на столе и подгоняемые моим чувством вины.

И тут я вспомнил о ключе в кармане.

* * *

Мы вошли в квартиру Эймона. Он купил ее в тот период, когда «Фиш по пятницам» был на гребне успеха и его приглашали сниматься в дорогой рекламе и на всякие презентации. Это была мансарда, расположенная в доме на набережной и выходящая окнами на Тауэрский мост и Темзу с доками. Все это оказалось залито светом, подобно открытке с видом ночного Лондона. Казуми подошла к огромному окну во всю стену и стала смотреть на чернильно-черную реку, освещенный огнями фонарей мост и яркие огни города.

Потом она повернулась ко мне.

— Казуми…

— Не говори ничего.

Освещенные только лунным светом и огнями фонарей с улицы, мы пытались снять друг с друга одежду, одновременно целуясь.

Эймон вернулся домой, когда мы барахтались на диване, наполовину раздевшись, как подростки. Казуми услышала звук поворачиваемого в замке ключа раньше меня и, прежде чем Эймон с подружкой вошли в гостиную, была уже в ванной.

Я узнал эту женщину — режиссера с телевидения, которая раньше работала курьером у Марти Манна. Эймон в дверях помахал мне рукой, и они удалились в его спальню. Из-за закрытой двери послышался смех и звуки музыки. Это не должно было иметь никакого значения, но чары уже разрушились. Казуми вышла из ванной полностью одетая и готовая уйти.

— Еще не пора, — проговорил я. — Пожалуйста, Казуми. Иди сюда. Никто нас больше не потревожит. Посмотри, какой отсюда вид.

Она покачала головой:

— Это не мой вид.

Я не стал с ней спорить. Нехотя застегнул пуговицы на рубашке. Мы тихо вышли из квартиры.

— Я так больше не могу, — сказала она, пока я ловил такси. — Правда, Гарри. Так не может дольше продолжаться.

И так не стало.

Потому-что, проводив Казуми, я вернулся домой, и моя жена сообщила мне, что уходит от меня.

Конечно же, меня бросали и раньше.

Но на этот раз все было по-другому.

Когда Джина уходила от меня, она убежала в бешенстве, не заботясь о том, что нужно взять, что оставить. Просто ей было необходимо вырваться из нашего дома, убежать подальше от меня и от нашей жизни.

Я запомнил наполовину застегнутый чемодан, с торчащими из него носками Пэта, предательские слезы, от которых потекла тушь, и пульсирующую боль в груди, над сердцем, в том месте, куда она швырнула мой мобильный телефон.