от страха, и бледнее всех был король Гюи де Луизиньян.

— И все это правда, сэр Годвин? — спросил он, когда епископ окончил рассказ.

— Правда, государь, — ответил Годвин.

— Его слова недостаточно, — сказал гроссмейстер тамплиеров, — пусть рыцарь поклянется над святым древом, зная, что если он солжет, то навеки погубит свою душу.

И весь совет произнес:

— Да, пусть поклянется.

Рядом с шатром была соединенная с ним небольшая палатка, наскоро превращенная в часовню: в ее глубине виднелось что-то большое, закутанное. Руфин, епископ Акры, одетый в рыцарскую кольчугу, вошел в маленькую палатку и, сдернув покров, открыл расщепленный, но осыпанный драгоценными камнями почерневший крест, который поднимался приблизительно на рост человека, так как вся его нижняя часть исчезла.

Увидев крест, Годвин и все присутствовавшие упали на колени: с тех пор, как святая Елена около семисот лет перед тем нашла его, он считался самой драгоценной реликвией в христианском мире. Миллионы поклонялись ему, десятки тысяч людей умирали за него: и теперь, во время великой борьбы между религией Христа и верой лжепророка, святыню вынули из храма, чтобы войско могло сопровождать ее.

Годвин и Вульф смотрели на крест с изумлением, страхом и восторгом.

— Теперь, — прозвучал голос гроссмейстера тамплиеров, — пусть сэр Годвин д’Арси перед святым древом поклянется, что сказал правду.

Годвин поднялся с колен, подошел к кресту и, положив на него руку, произнес:

— Святым крестом я клянусь, что не более часу тому назад мне явилось видение, о котором было рассказано его королевскому величеству и всем остальным. И я считаю, что это видение было послано мне в ответ на мою мольбу сохранить наше войско и святой город от мощи сарацин, что это истинное откровение Божие. Больше я ничего не могу сказать. Я клянусь, зная, что если бы я солгал, вечное осуждение было бы моим уделом.

Епископ закрыл крест. Королевские советники молча опустились на прежние места. На лице бледного короля проступило выражение испуга; все были мрачны.

— Кажется, — сказал Гвидо Луизиньянский, — небо послало нам вестника! Осмелимся ли мы ослушаться его?

Великий тамплиер поднял угрюмое лицо и сказал:

— Посланник неба, король? А по-моему, он больше похож на гонца Саладина. Скажите-ка мне, сэр Годвин, не были ли вы с братом гостями султана в Дамаске?

— Да, мой лорд тамплиер, — ответил Годвин, — мы уехали оттуда перед объявлением войны,

— И, — продолжал гроссмейстер, — вы были офицерами телохранителей султана.

Теперь все пристально посмотрели на Годвина. Он с мгновение колебался, предвидя, какое значение придадут его ответу, но Вульф громким голосом произнес:

— Да, и, конечно, вы слышали, что мы спасли Салахеддину жизнь, когда на него напали ассасины.

— О, — сказал тамплиер с язвительной насмешкой, — вы спасли жизнь Салахеддину? Верю, верю. Вы, христиане, которые больше всего на свете должны желать его смерти, спасли ему жизнь? Теперь, рыцари, ответьте мне еще на один вопрос…

— Ответить языком или мечом, сэр тамплиер? — спросил Вульф, но король поднял руку и велел ему замолчать.

— Не буяньте, как в таверне, юный сэр, и отвечайте, — продолжал тамплиер, — или лучше отвечайте вы, сэр Годвин. Скажите: ваша двоюродная сестра Розамунда, дочь сэра Эндрю д’Арси, — племянница Саладина? Не сделал ли он ее принцессой Баальбека? И не находится ли она теперь в Дамаске?

— Она племянница Саладина, — спокойно ответил Годвин, — она принцесса Баальбекская, но в настоящее время она не в Дамаске. Я знаю это потому, что видел в видении, о котором вам было рассказано, я видел, как она спит в палатке посреди лагеря Саладина.

Советники засмеялись, но Годвин продолжал:

— Да, лорд тамплиер, и кругом ее расшитого шатра султана я видел десятки мертвых тел тамплиеров и госпитальеров. Вспомните это, когда наступит ужасный час, и вы тоже увидите их.

Смех замер, пробежал ропот страха, послышались фразы: «Колдовство! Он научился этому от мусульман… Колдун!»

Только тамплиер, не боявшийся ни людей, ни духов, расхохотался.

— Вы мне не верите? — сказал Годвин. — Не поверите вы мне также, когда я скажу, что в видении мне открылось, как вы спорили с графом Триполийским, обнажили меч и бросили его на этот самый стол?

Советники снова широко открыли глаза и зароптали, потому что они тоже видели это, но гроссмейстер ответил:

— Он мог узнать об этом не от ангела! Многие входили и выходили из шатра. Господин мой король, неужели мы будем тратить время, рассуждая о видениях рыцаря, который вместе с братом был на службе у Саладина и покинул султана, чтобы принять участие в походе? Может быть, он не лжет; не нам судить. Однако в другое время я донес бы на сэра Годвина д’Арси как на волшебника и человека, входящего в предательские сношения с нашим врагом.

— А я остановил бы эту ложь в вашем горле! — крикнул Вульф.

Годвин только пожал плечами, и гроссмейстер продолжал:

— Король, мы ждем вашего слова, скажите его поскорее, потому что через четыре часа начнется рассвет. Двинемся ли мы на Саладина, как храбрые христиане, или, точно трусы, останемся здесь?

Граф Раймунд Триполийский поднялся и сказал:

— Раньше, чем ответить, король, выслушайте меня, может быть, в последний раз выслушайте человека старого, опытного в войне и знающего сарацин. Мой город Тивериада разграблен, мои вассалы тысячами погибли от меча; моя жена заключена в цитадели и, если ее не спасут, будет принуждена сдаться. Но я говорю вам и собравшимся здесь баронам: все лучше, чем идти через пустыню и напасть на Саладина! Предоставьте Тивериаду ее судьбе и вместе с городом мою жену; но спасите вашу армию — последнюю надежду христиан на Востоке! Войско султана больше вашего; его конница искуснее. Поверните его фланг или, еще лучше, ждите здесь его нападения. Тогда победа останется на стороне воинов креста! Пойдемте вперед — и видение рыцаря, над которым вы смеетесь, оправдается, а христианство погибнет в Сирии. Я высказался — и в последний раз.

— Граф Раймунд, как и его друг, «рыцарь видений», — с насмешкой проговорил гроссмейстер, — союзник Саладина. Неужели вы примете эти трусливые советы? Вперед, вперед! Сметем языческих собак, не то на нас падет вечный стыд! Вперед, во имя креста! Ведь святое древо с нами.

— Да, — ответил Раймунд, — в последний раз!

Поднялись смятение и шум. Все кричали. Один говорил одно, другой — другое. Король сидел, закрыв лицо руками. Наконец он поднял голову и сказал:

— Я приказываю выступить на заре. Если граф Раймунд и эти рыцари-близнецы думают, что это неблагоразумно, пусть они останутся здесь под стражей до окончания битвы.

Наступила полная тишина; каждый понимал, что роковое слово произнесено. И вот