– Я сказала мистеру Гамбетте, что выхожу замуж и не смогу выполнить условия контракта, – сообщила она, когда официант поставил на стол бутылку сухого шампанского «Мумм» в ведерке со льдом.

– И что ответил великий мистер Гамбетта, когда услышал новости? – осведомился Паулос весело, хотя в его взгляде светилась тревога. Гамбетта не сдастся без борьбы, и борьба обещает быть не только нелегкой, но и грязной.

– Похоже, он был не слишком доволен, – вздохнула Валентина, слегка улыбаясь, и крепче сжала пальцы Пауло-са. – Как скоро мы сможем уехать? Сегодня утром сняли последнюю сцену с моим участием. Больше я не понадоблюсь.

– Нам нужно получить разрешение на брак. Если мы поженимся в Лос-Анджелесе, начнется такое! Настоящий фурор! Муниципалитет так и кишит шпионами прессы! Луэлла Парсонс узнает обо всем прежде, чем мы покинем здание! Давай поженимся у судьи в каком-нибудь городке на восточном побережье!

Валентина всмотрелась в озабоченное лицо жениха и мягко спросила:

– Именно такую свадьбу ты хочешь, Паулос? Короткую церемонию в присутствии американского судьи?

Улыбка Паулоса стала еще шире.

– Пока этого вполне достаточно. Чем скорее мы поженимся, тем лучше, а это скорейший способ. Позже…

Он осекся, внезапно потеряв уверенность в себе.

– Что? – ободряюще опросила она.

– Позже я захотел бы, чтобы все было, как полагается. Настоящая греческая свадьба по православному обряду, в присутствии всей семьи.

Валентина еще сильнее стиснула его руку.

– Значит, твое желание исполнится, но вторая свадьба должна сразу же последовать за первой, не так ли? Иначе я повергну в ужас своим видом и фигурой всех твоих родных!

Паулос, рассмеявшись, кивнул:

– Я хочу вернуться домой и как можно скорее познакомить тебя с родственниками.

– Расскажи мне о них, – попросила Валентина, отчаянно стараясь не думать о Видале. – Где они живут? Есть у тебя братья и сестры?

– Дом моей семьи в Афинах, но с тех пор как умер отец, мать и две сестры большую часть года проводят в летнем доме на Крите.

– Как зовут твоих сестер? Сколько им лет? – расспрашивала она с жадным интересом.

– Аристее пятнадцать, а Марии девятнадцать.

Валентина откинулась на спинку кресла, пораженная перспективой получить сразу двух молодых золовок, и слегка нахмурилась.

– А твоя мать? Она будет очень расстроена, что ты женишься не на гречанке?

– Она будет плакать, и рыдать, и рвать на себе одежду, – усмехнулся Паулос, – и прорицать, что я никогда не буду счастлив и опозорил семью.

Глаза Валентины в ужасе расширились. Паулос весело рассмеялся.

– Потом она увидит тебя и влюбится с первого взгляда, и станет рассказывать всем и каждому, как повезло семейству Хайретисов, что такая красавица стала ее дочерью.

Валентина облегченно вздохнула.

– Она в самом деле полюбит меня?

– Всем сердцем. Теперь у тебя есть семья. Когда выходишь замуж за грека, получаешь не только мужа, но в придачу мать, сестер, кузенов и еще множество всякой родни.

Валентина перегнулась через стол.

– Давай сегодня же попытаемся получить разрешение, Паулос, – настойчиво попросила она. – Не стоит обращать внимания на шумиху.

Глаза Паулоса жарко блеснули.

– Согласен, – сказал он, поднимаясь и забыв о нетронутом шампанском. – Поженимся, как только найдем судью, который проведет церемонию.

Свадьба получилась тихой и скромной и длилась всего несколько минут. Лейла была подружкой невесты, а Клер и Саттон Хайды – свидетелями. Валентина надела не слишком длинное простое платье из кремовых кружев и держала в руке букетик маленьких розовых бутонов. С той минуты, как Паулос надел ей на палец кольцо, она ни разу не усомнилась в принятом решении.

Они провели медовый месяц в Нью-Йорке, а потом отплыли на «Куин Мэри» в Саутгемптон. Всего за несколько недель жизнь Валентины разительно переменилась. Теперь в центре внимания был Паулос. Он давал концерты в Лондоне, Париже и Риме. Хотя репортеры и фотографы постоянно устраивали засады на Валентину, чтобы вовремя увидеть таинственную звезду и успеть сделать снимок, Паулос скоро наловчился отпугивать их и следить, чтобы жену оставляли в покое.

– Ты хотела бы еще раз выйти замуж? – спросил он как-то утром, когда они завтракали на балконе отеля в Риме. – Во всем белом и в церкви?

Валентина хихикнула.

– А ты не думаешь, что я буду выглядеть несколько странно? Чересчур… налившейся, – осведомилась она, с восторгом показывая на округлившийся живот.

– Во всяком случае плодоносной, – усмехнулся Паулос, вручая ей письмо. – Моя мать ждет нас на Крите двадцать седьмого и возмущается нашей непристойно короткой свадьбой. Она жаждет церковного венчания со священником, ладаном, свечами и свадебным пирогом.

– Но это невозможно! – запротестовала Валентина. – Она знает, что ребенок должен появиться через пять месяцев!

Глаза Паулоса весело заискрились.

– Ей это совершенно все равно. Она типичная греческая мать, которую лишили удовольствия и счастья присутствовать на свадьбе единственного сына, и теперь она желает это исправить. Что ты скажешь?

Валентина беспомощно засмеялась:

– Что я могу сказать? Хорошо, мы поженимся еще раз, но мне понадобится палатка, чтобы скрыть свое состояние!

Паулос перегнулся через стол и поцеловал жену.

– Не волнуйся, дорогая. Греки очень практичный народ. И видят лишь то, что хотят видеть, а перед ними предстанет неотразимо прекрасная невеста.

В Гераклионе их встречало все семейство Хайретисов. Мать Паулоса приветствовала невестку крепкими объятиями и потоком радостных греческих слов.

– Она говорит, что ты ее дочь, – перевел Паулос, широко улыбаясь. – И что она счастлива принять тебя в нашу семью.

Госпожа Хайретис просияла и звонко расцеловала Валентину в обе щеки. Мария и Аристея, смущаясь, выступили вперед, но вскоре освоились, видя, что невестка не собирается важничать.

– Теперь мы едем на Аджиос-Георгиос, – сказала по-английски госпожа Хайретис с сильным акцентом и с трудом подбирая слова. – Я показать тебе Крит, дочка. Америка нет такой красивый место, как Крит.

– Крит – земля богинь и мифов, – шепнул Паулос, пока все шли к машинам. – Там ты почувствуешь себя дома.

Так и получилось. Сразу же. Дорога шла вдоль побережья, мимо крохотных бухточек и скал цвета ржавчины. Вокруг расстилался сельский пейзаж. Повсюду были рассыпаны маленькие деревеньки с чисто выбеленными домиками и микроскопическими садиками, пестревшими цветами, где работали женщины, одетые с головы до ног в тяжелую черную саржу. Попадались ветряные мельницы – их огромные белые крылья трепетали на ветру, словно снежные цветы. Иногда на горизонте появлялся пастух со стадом и лающим псом.