Павловский не скрывал в интервью, что «Путин рассматривался как возможный преемник с самого начала, но многих отталкивало его специфическое прошлое». Павловского не отталкивало. Его собственное прошлое было еще специфичнее.

Стиль работы Павловского, если судить по его пиаровским заслугам, впрочем, теперь этот стиль стал визитной карточкой кремлевских политтехнологов, это, во-первых, вброс слухов и компромата, очерняющих политических противников заказчика, во-вторых, строительство «образа врага», из борьбы с которым заказчик должен выйти победителем, в-третьих, искусственное нагнетание и даже конструирование провокационных ситуаций, выгодных заказчику. И все это, как мы понимаем, строится на откровенной лжи, мошенничестве и готовности идти на любые преступления для достижения своих целей. В подтверждение процитируем журнал «Профиль», добросовестно пересказавший все элементы сценария по созданию народной любви к кандидату в президенты Путину, как считается, придуманные именно Павловским: «Многие приписали ему план победоносной военной кампании в Чечне, не говоря уж о кампаниях против партии Примакова — Лужкова. Выступая перед прессой в августе 1999 года, он заметил: пока Примаков не дал окончательного согласия присоединиться к «Отечеству», играть против Лужкова можно по правилам.

— А если присоединится? — спросил корреспондент.

— Тогда обычные картежные приемы уже не подействуют, — надо начинать прыгать через стол, — улыбнулся Павловский.

«Прыжки через стол» начались очень скоро, причем без прямого участия Павловского: дело борьбы против главных претендентов на престол взял на себя Сергей Доренко. Тем не менее, Глеб Олегович сочинил и даже опубликовал несколько фельетонов, в которых доказывал, что Лужков — это Катилина нашего времени и что его борьба против Ельцина есть в сущности «легальный заговор».

Авторы этих строк знают людей, которые всерьез уверяют, что и московские взрывы осени 1999 года — дело рук Павловского. Сам Глеб Олегович ответил на это исчерпывающе: «Последствия тех взрывов были непредсказуемы. Нация могла сплотиться вокруг Путина, а могла во всем обвинить Кремль»… По счастью, грамотный аналитик был тогда на стороне Кремля. А не на противоположной» («Профиль», 26 марта 2001 года).

Когда читаешь подобные «сценарии», да еще опубликованные после их осуществления, зловещий холодок морозит душу. Как легко «сценаристы» рассуждают о погребенных под завалами детях, целых семьях, раздавленных бетонными плитами, разорванных на куски. Для путинских технологов, даже если допустить, что взрывы те были не заказными, изуродованные детские трупы — страшно сказать — удачная возможность продемонстрировать геро-ичность своего кандидата в президенты. Даже за готовность сыграть в президентской гонке на этом горе и страхе людей перед новыми взрывами мы не можем считать политтехно-логов психически нормальными людьми, тем более того, кто в любую минуту способен «прыгнуть через стол», чтобы завалить противника…

Многочисленные телепередачи с участием Павловского и интервью с ним позволяют нам представить психологический портрет типичного кремлевского пиартехнолога. Он получает от управляющих государством теневых лиц широкие возможности стать пружиной власти, не тайным, а явным советником и одновременно всемогущим магом, уверенным, что изрекает предсказания и двигает массами человеческих стад, что заставляет эти массы падать ниц в исступленном обожании какого-нибудь вчера еще ничтожного маленького человечка, наименованного преемником президента, и в остервенении раздирать портреты недавних своих кумиров и любимцев. Вообще воображение пиартехнолога явно поражено болезненной гордыней, он считает себя в силах изничтожить или возвеличить любого, если уж из Путина сотворили президента, — этакий Бонапарт политтехнологий, свысока взирающий на копошащиеся послушные миллионы «двуногих тварей». На самом же деле кремлевский пиартехнолог — просто информационный шулер, мошенник, провозгласивший свою преступную по сути деятельность «эффективной политикой» или «суверенной демократией».

Вновь вглядимся в примелькавшегося на экранах телевизоров Павловского — другие пиарщики преемников президентской власти предпочитают пребывать в тени, — один ли холодный расчет, помноженный на ум «гениального технолога», движет им? Когда Павловский начинает оглашать свои пиаровские идеи с экрана ли телевизора или в газетных интервью, а ныне он заделался очень популярным человеком, возникает острое чувство общения с сумасшедшим. Главный вопрос, который должен беспокоить сегодня каждого из нас, действительно ли это сумасшествие, психическая болезнь, привязавшаяся к Павловскому с молодых студенческих лет, или это умелая симуляция, одесское хохмачество, розыгрыш «лохов» с тем, чтобы к нашему монстру политтехнологии относились как можно менее серьезно.

Психолингвистический анализ речей профессионального имиджмейкера Павловского может дать ответ на этот вопрос.

Во-первых, Павловский открыто говорит, что Путин — это не реальный человек, а «продукт» деятельности полит-технологов, то есть наш Бонапарт от политтехнологии видит президента простым рупором своих имиджмейкерских идей: «Путин — это как бы своеобразное, может быть, единственное подлинное средство массовой информации у нас» («Эксперт», 2002, № 16). «Он — единственная политическая коммуникация в стране, ось и устой нового режима… это политический производственный комплекс. Комплекс Путина производит, судя по всему, основную массу политических коммуникаций, поддерживающих в системе стабильность и доверие…» (там же). «Путин выступает как менеджер и координатор этих слоев, которые я условно называю городскими активными группами» (там же с. 19). «Путину придется действовать… Это должна придумывать его политическая голова и люди, которые входят в состав этой головы» («Эксперт», 2000, № 1–2).

Политическая голова Путина, как мы понимаем, — это сам Павловский, намеревающийся при помощи такого нехитрого устройства, как президент-марионетка, и далее управлять, как он говорит сам, «этими вот нашими непутевыми гражданами». Воспаленное воображение Павловского представляет «непутевых граждан» как послушную его волшебной дудочке толпу идиотов, действующих по тем программам, которые он пишет: «Это именно то, что ищут массы…. Они ищут альтернативы в самой власти…из Ельцина харизма власти вытекала, а в него (Примакова. — Т.М.) втекала» («Эксперт», 2000, № 1–2). «У народа был внутренний страх от того, что хозяин (Ельцин. — Т.М.) уходит, а другого нет» (там же). «В каком-то смысле народ получил ответ на вопрос, кто вместо Ельцина, и успокоился… Он теперь ждет от власти определенных действий. И даже не просто действий, а определенного стиля действий» (там же). «Путинская стабильность это и есть режим доверия между массами и элитами. Все крутятся, все недовольны, все ворчат на правящих, но в принципе все-таки готовы принимать руководство» («Эксперт», 2002, № 16). «Избиратель у нас очень ценит, что Путин осторожен и расчетлив в движениях, что он спокоен в ситуациях крайней опасности… И кстати, избиратель очень неодобрительно относится ко всему, что пахнет возвращением к антагонизму, зовет на фронты и баррикады» (там же). «Новый путинский класс захочет увидеть себя в большом политическом зеркале» (там же). Спрашивается, откуда Павловский так детально знает народ, ведь со времени его работы маляром в Коми много воды утекло. Но по весьма специфическим, мягко сказать, представлениям этого жуликоватого одесского «гения», течь может не вода, а харизма, а также из одного лидера вытекать, а в другого — втекать… Все эти рассуждения очень похожи на уверенность подростка, севшего за компьютерную игру, где он заведомо повелитель марионеток, и если они вдруг будут действовать против его воли, так ведь компьютер всегда выключить можно, а марионеток стереть из памяти виртуальной игры.