Это заявление очень подкрепило и успокоило остальных командующих армиями. Сроком окончательной подготовки я назначил 10 мая и объявил, что, начиная с 10 мая, по моему телеграфному извещению, спустя неделю нужно быть совершенно готовым к решительному переходу в наступление. Никаких отговорок и просьб о продлении срока я ни в каком случае принимать не буду и прошу это твердо помнить. На этом наше совещание и закончилось.

В конце апреля я получил извещение от Алексеева, что государь с супругой и дочерьми едет в Одессу для производства смотра Сербской дивизии, формировавшейся из пленных австрийских славян, и что мне приказано его встретить в Бендерах 30 апреля. Сначала я поехал прямо в Одессу, дабы предварительно ознакомиться с Сербской дивизией и с положением дел в этом округе, так как этот округ был мне совершенно неизвестен, тогда как Киевский я близко знал.

В Сербской дивизии было, насколько мне помнится, около 10 тысяч человек с большим количеством офицеров, бывших австрийских. Выглядела она хорошо и жаловалась лишь на отсутствие артиллерии, которая для нее формировалась, но не была еще готова. На следующий день я встретил государя в Бендерах на дебаркадере; он произвел там осмотр вновь формировавшейся пехотной дивизии. Смотр прошел по общему шаблону, и в тот же день царь поехал дальше в Одессу.

Так как там я должен был присутствовать при встрече, а мой вагон не мог быть прицеплен к царскому поезду, то ген. Воейков пригласил меня к себе в купе. Царя сопровождали, как и во все предыдущие поездки, дворцовый комендант Воейков, исполнявший обязанности гофмаршала князь Долгорукий, начальник конвоя граф Граббе и флаг-капитан адмирал Нилов.

Все эти лица ничего общего с войной не имели, и меня как прежде, так и теперь удивляло, во-первых, что царь в качестве Верховного главнокомандующего уезжает на продолжительное время из Ставки и, очевидно, в это время исполнять свои обязанности верховного вождя не может, а во-вторых, если уже он уезжал, то хотя бы для декорума ему нужно было бы брать с собой какого-либо толкового офицера Генерального штаба в качестве докладчика по военным делам. Связь же царя с фронтом состояла лишь в том, что он ежедневно по вечерам получал сводку сведений о происшествиях на фронте.

Думаю, что эта связь чересчур малая; она с очевидностью указывала, что царь фронтом интересуется мало и ни в какой мере не принимает участия в исполнении столь сложных обязанностей, каковые возложены по закону на Верховного главнокомандующего. В действительности, царю в Ставке было скучно. Ежедневно в 11 часов утра он принимал доклад начальника штаба и генерал-квартирмейстера о положении на фронте, и, в сущности, на этом заканчивалось его фиктивное управление войсками.

Все остальное время дня ему делать было нечего, и поэтому, мне кажется, он старался все время разъезжать то в Царское Село, то на фронт, то в разные места России без какой-либо определенной цели, а лишь бы убить время. В данном случае, как мне объясняли его приближенные, эта поездка в Одессу и Севастополь была им предпринята, главным образом, для того, чтобы развлечь свое семейство, которому надоело сидеть на одном месте в Царском Селе.

В Одессе царь был встречен населением чрезвычайно приветливо, можно сказать, даже с восторгом; и конечно, в это время ему и в голову не приходило, что не пройдет и года, как он лишится престола и весь этот народ, восторженно кричавший ему «ура» и певший «Боже, Царя храни», будет ходить по тем же улицам с красными флагами и станет с еще бόльшим восторгом петь «Вставай, подымайся, рабочий народ».

В течение этих нескольких дней я неизменно завтракал за царским столом, между двумя великими княжнами, но царица к высочайшему столу не выходила, а ела отдельно, и на второй день пребывания в Одессе я был приглашен к ней в ее вагон. Она встретила меня довольно холодно и спросила, готов ли я к переходу в наступление. Я ответил, что еще не вполне, но рассчитываю, что мы в этом году разобьем врага. На это она ничего не ответила, а спросила, когда думаю я перейти в наступление. Я доложил, что мне это пока неизвестно, что это зависит от обстановки, которая быстро меняется, и что такие сведения настолько секретны, что я их и сам не помню.

Она, промолчав немного, вручила мне образок св. Николая Чудотворца; последний ее вопрос был, приносят ли ее поезда-склады и поезда-бани какую-либо пользу на фронте. Я ей по совести ответил, что эти поезда приносят громадную пользу и что без этих складов раненые во многих случаях не могли бы быть своевременно перевязаны, а следовательно, и спасены от смерти. На этом аудиенция и закончилась.

В общем, должен признать, что встретила она меня довольно сухо и еще суше со мной простилась. Это был последний раз, что я ее видел. Никогда не мог я понять, за что императрица меня так сильно не любила. Она ведь должна была видеть, как неутомимо я работал на пользу Родины, следовательно – в то время во славу ее мужа и ее сына. Я был слишком далек от двора, так что никакого повода к личной антипатии подать не мог.

Странная вещь произошла с образком св. Николая, который она мне дала при этом последнем нашем свидании. Эмалевое изображение лика святого немедленно же стерлось, и так основательно, что осталась одна серебряная пластинка. Суеверные люди были поражены, а нашлись и такие, которые заподозрили нежелание святого участвовать в этом лицемерном благословении. Одно твердо знаю, что нелюбовь этой глубоко несчастной, роковой для нашей Родины женщины я ничем сознательно не заслужил.

А жена моя от всей души много помогала и старалась быть полезной ее благотворительным делам и складам на фронте. Все это было поставлено на большую высоту, благодаря многим сотрудникам моей жены, работавшим не покладая рук, и царице приходилось, скрепя сердце, посылать высочайшие благодарственные телеграммы.

Как тяжело все это нам вспоминать.

Смотр войск прошел благополучно, и никаких неприятных инцидентов не было, да нужно правду сказать, что по натуре своей царь был человек снисходительный и всегда старался благодарить. Из Одессы вся царская семья уехала в Севастополь, который мне подчинен не был; я же вернулся обратно в штаб фронта.

Чтобы дать понятие о том, какая кропотливая и трудная работа требуется для подготовки атаки неприятельской укрепленной позиции современного типа, изложу тут вкратце, что́ армии Юго-Западного фронта должны были исполнить в течение восьми недель для того, чтобы успешно атаковать врага.

Уже заранее с помощью войсковой агентуры и воздушной разведки мы ознакомились с расположением противника и сооруженными им укрепленными позициями. Войсковая разведка и непрерывный захват пленных по всему фронту дали возможность точно установить, какие неприятельские части находились перед нами в боевой линии. Выяснилось, что германцы сняли с нашего фронта несколько своих дивизий для переброски их на французский.

В свою очередь, австрийцы, надеясь на свои значительно укрепленные позиции, также перебросили несколько дивизий на итальянский фронт в расчете, что мы больше неспособны к наступлению, они же в течение этого лета раздавят итальянскую армию. Действительно, в начале мая на итальянском фронте они перешли в решительное успешное наступление. По совокупности собранных нами сведений, мы считали, что перед нами находятся австро-германцы силою в 450 тысяч винтовок и 30 тысяч сабель.