— Ты не должна говорить подобные вещи! Это непристойно! — Встретив ее свирепый взгляд, он закончил гораздо тише: — Непристойно…

— Я не думаю, что у вас есть право критиковать мое поведение, дядя Ллойд.

Он провел рукой по жестким седым волосам, озираясь вокруг безумным взглядом. Сообщение Элизы явно было еще одним чересчур жестоким ударом судьбы для дяди, обессиленного потерей Обри, и Элиза начала испытывать к дяде некоторое сочувствие.

— Вы не знали, что у вас есть еще один сын?

— Нет! Конечно, нет. Еще один сын? Но от кого?

Ее сочувствие тут же улетучилось.

— От кого? Вы так забывчивы? Или у вас было так много женщин, что вы не можете вспомнить всех? — Элиза тоже начала ходить по кабинету, пытаясь дать какой-то выход вспыхнувшему в ней гневу — и страху. Не станет ли и она спустя годы одной из женщин, забытых Киприаном? Ей не хотелось в это верить, но перед ее глазами, в двух шагах от нее сидел ее дядя… Она обхватила голову руками и выплеснула на него всю свою ярость и весь свой ужас: — Неужели на свете могут быть еще внебрачные Хэбертоны? О господи…

Он весь как-то съежился, втянув голову в плечи и сунув стиснутые руки меж колен.

— Никто никогда не говорил мне, что я… что она…

Сэр Ллойд поднял на племянницу глаза, являя собой воплощенное страдание, и Элиза вспомнила Обри после травмы. Он потерял способность ходить и был несчастным и растерянным. Обри понимал, что ведет себя постыдно, но ничего не мог с собой поделать. Со вздохом она пересекла комнату и опустилась на плюшевый коврик перед дядей.

— Киприан мстит вам за то, что вы бросили его и его мать. За их последующую участь! — Она помолчала. — Вы знаете, кто его мать, дядя?

Он знал. Элиза поняла это по его глазам. Но он упорно не желал признать очевидное.

— Этот человек наверняка лжет. У него есть какие-нибудь доказательства? Ты говорила с его матерью?

— Она умерла.

— Что? Сибил умерла?

Сибил. Почему-то, обретя имя, эта женщина стала для Элизы как-то реальнее и ближе.

— Он сказал, что она была дочерью викария. О дядя Ллойд! Как вы могли соблазнить дочь викария?

— Я не знал! Я… я был молод — мне не было еще и двадцати — и очень глуп. Я… я приехал на каникулы и… и вообразил, что влюблен в нее.

Какая боль пронзила сердце Элизы, когда она слушала это признание! Сибил, Киприан, а теперь и дядя Ллойд — все пали жертвами безумия страстей. И она не в лучшем положении. Может быть, она уже носит ребенка Киприана. Неужели от нее отречется семья? И Киприан никогда не захочет узнать правду? И его ребенок вырастет, презирая собственного отца? И… захочет отомстить ему?!

О боже, она не вынесет, если история так чудовищно повторится снова!

— Но я не знал, что она родила, — почти прорыдал дядя, схватив Элизу за плечи. — Она говорила, что знает женщину в соседней деревне, которая… помогает девушкам, попавшим в беду. Я дал ей денег… — Он запнулся, увидев потрясенное лицо племянницы. — Это неважно. Теперь неважно. Но скажи мне, Элиза… — Он до боли сжал ее плечи. — Он — этот человек, мой… мой ублюдок… он не обидит Обри? Он вернет мне сына целым и невредимым? Элиза сбросила руки дяди и вскочила на нот. Слышать, как он называет Киприана ублюдком, тут же называя Обри своим сыном, было выше ее сил.

— Они оба ваши сыновья. Киприан не виноват в обстоятельствах своего рождения. Это ваш грех. А что касается его планов насчет Обри… — Она, помолчав, вздохнула. — Я знаю только, что он не обидит его.

— Но я хочу, чтобы мой сын вернулся!

Элиза зло взглянула на дядю, почти радуясь в этот момент, что Обри с Киприаном. Ллойд Хэбертон не заслуживал сына — ни одного из них.

— Киприан намерен воспитать Обри так, как воспитывался сам: научить его выживать в трудных условиях. Чтобы он стал сильным. Стал борцом.

— Но он не имеет права! И потом, Обри — калека.

— Вы забываете, что они братья, — заметила Элиза, с трудом удержавшись, чтобы не сообщить о выздоровлении Обри.

— Он хочет выкуп? Да?

— Нет. — Она опять вздохнула, на нее внезапно навалилась страшная усталость. Она повернулась к двери, но дядя перехватил ее:

— Должен быть какой-то путь, чтобы вернуть Обри. Этот человек должен хотеть чего-то, Элиза. Он ничего не говорил?

Элиза покачала головой, чувствуя, как гнев уступает место печали.

— Мне очень жаль, дядя Ллойд, но он ничего не говорил ни о выкупе, ни о какой-либо другой компенсации. Я не знаю, чего хочет Киприан Дайр. И никогда не знала.

Элиза выбралась из ванны, завернулась в толстое мохнатое полотенце и босиком прошлепала в спальню. Ее мать стояла у окна, глядя в безлунное зимнее небо. На улице стоял лютый холод, но в комнате Элизы было тепло. Тепло сейчас и на острове Олдерни, подумалось ей. Она решительно отогнала непрошеную мысль и слабо улыбнулась повернувшейся к ней матери.

— Ох, Элиза. — На лице Констанции Фороугуд на протяжении всего этого вечера дрожала счастливая улыбка, а глаза были подернуты влагой готовых пролиться в любую секунду слез. — Ты не представляешь себе, дорогая, как мы тревожились за тебя.

— Мама! — Элиза обняла мать со всей силой любви, которую она чувствовала в эту минуту к своим близким. Как же благословил ее господь! У нее были родители; были Перри и Леклер; были все ее дяди и тети. И ее дом. Она могла бы продолжать этот список бесконечно. А вот Киприан — и великое множество подобных ему — были лишены такого благословения. — Я люблю тебя, мама, — прошептала Элиза. — Люблю тебя и папу. Больше, чем вы можете вообразить.

Щекой она ощутила, как мать улыбается сквозь слезы.

— Я знаю, дорогая. Но ты только начинаешь жить! Тебе еще предстоит так много узнать о любви — о том, какой сильной она может быть. Любовь к мужу. Любовь к своему ребенку. — Констанция Фороугуд отстранилась и посмотрела дочери в глаза. — Я люблю тебя больше всего на свете. И… и я вижу, что ты изменилась, — добавила она с беспокойством. — Ты не хочешь со мной поговорить?

Элиза сразу поняла, что она имеет в виду. Неужели это так заметно? Но она притворилась, будто не понимает, и высвободилась из объятий матери.

— Изменилась? Полагаю, что да, — ответила она, сосредоточенно вытирая руки и ноги. Надела теплый фланелевый халат, сунула ноги в мягкие розовато-лиловые ночные туфельки и занялась поисками гребня. — Я чувствую себя куда более здоровой. Знаешь, у меня не было ни одного приступа, хотя я почти все время находилась на открытом воздухе! Доктор Смэлли будет поражен!

— Ты похудела…

Элиза покосилась на мать:

— Но я еще и окрепла. Мне даже не нужна больше комната на первом этаже. Когда столько времени проводишь на воздухе, на корабле…