— Книгу у меня отняли, — сказала Сюзанна.

— Значит, ты должна вернуть ее. А ответы, которых ты не найдешь в книге, ищи в себе.

Последнее наставление совершенно сбило Сюзанну с толку, но не успела она задать вопрос, как Ромо заговорил снова.

— Ищи между, — сказал он. — Это лучший совет, какой я могу тебе дать.

— Между чем и чем?

Ромо нахмурился.

— Просто между, — проговорил он, как будто смысл слов был очевиден. — Я знаю, что ты на это способна. Ты же потомок Мими.

Он наклонился и поцеловал Сюзанну.

— У тебя ее взгляд, — заметил он, дрожащей рукой касаясь ее щеки.

Сюзанна внезапно ощутила, что это не просто дружеское прикосновение. Она испытывала к Ромо какое-то неправильное чувство, нечто странное происходило между ней и мужем бабушки. Они отступили друг от друга, напуганные собственными чувствами.

Ромо пошел к двери, пожелав Сюзанне доброй ночи. Она сделала пару шагов за ним, но больше не пыталась его задерживать. У него же дела, он сказал. Когда Ромо распахнул дверь, из темноты послышался рык, и сердце Сюзанны дрогнуло: его окружили звери. Однако это было не нападение. Он говорил о своих детях, вот они и пришли. Полдюжины или даже больше львов приветствовали Ромо рычанием. Их золотистые глаза устремились на него, как будто зверям не терпелось оказаться как можно ближе к своему отцу. Дверь захлопнулась, и львы скрылись из виду.

— Они хотят, чтобы мы ушли.

В коридоре за спиной Сюзанны стоял Джерико. Она еще мгновение смотрела на закрытую дверь, слушала затихающий львиный рык, а затем повернулась к нему.

— Нас выгоняют? — спросил она.

— Нет. Они просто хотят обсудить все еще раз, — сказал он. — Без нас.

Сюзанна кивнула.

— Давай немного прогуляемся.

Когда они открыли дверь, Ромо со своими львами уже ушел. Его ожидало дело, связанное с Мими.

2

Они отправились на прогулку.

Джерико молчал, Сюзанна тоже. Так много чувств нужно было понять и выразить. Мысли Сюзанны возвращались обратно к Мими, к ее жертве: ведь она знала, что Ромо, прекрасный укротитель львов, спит там, куда ей заказан вход.

«Гладила ли она ковер, где он был заточен? — думала Сюзанна. — Опускалась ли на колени, шепча слова любви ему, заключенному в Сотканном мире?»

Неудивительно, что бабушка была такой стоически строгой. Она в одиночестве стояла на страже ворот рая, не имея права ни словом обмолвиться о нем. Она опасалась безумия и смерти.

— Не надо бояться, — произнес наконец Джерико.

— А я не боюсь, — солгала Сюзанна но тут же вспомнила, что цветной ореол над ее головой, должно быть, опровергает эти слова, и добавила: — То есть… боюсь немного. Я не могу быть хранителем, Джерико. Я недостойна.

Они прошли через миртовую рощу и вышли в поле. Несколько огромных мраморных животных стояли в высокой траве. Все они были либо фантастическими, либо вымершими, однако скульптор любовно воссоздал их до последней детали, до последней щетинки, уса или маленького глаза. Сюзанна прислонилась к одной из статуй и уставилась в землю. Они не слышали ни криков спорщиков, ни звона колокольчиков на ветвях, лишь шуршанье ночных насекомых, живущих своей таинственной жизнью в тени каменных зверей.

Джерико не сводил с Сюзанны глаз. Она чувствовала это, но не находила сил поднять голову и встретиться с ним взглядом.

— Я подумал, может быть… — начал он и запнулся.

Кузнечики стрекотали, насмехаясь над его косноязычием.

Он заговорил снова:

— Я хотел сказать, что точно знаю, ты достойна многого.

Она ответила улыбкой на его слова, но Джерико продолжил:

— Нет. Я не то хотел сказать. — Он набрал в грудь воздуха, а затем выдохнул: — Я хочу пойти с тобой.

— Со мной?

— Когда ты отправишься обратно в Королевство. С ковром или без ковра, но я хочу быть с тобой.

Теперь она подняла голову. Застывшее выражение лица Джерико было как у подсудимого, который дожидается вынесения приговора. Он следил за каждым взмахом ее ресниц.

Сюзанна улыбнулась, подыскивая ответ. Затем произнесла:

— Ну конечно. Конечно. Я буду рада.

— Правда? — изумился он. — В самом деле?

Все признаки тревоги исчезли, и его лицо расцвело лучезарной улыбкой.

— Спасибо тебе, — сказал он. — Я так хочу, чтобы мы стали друзьями.

— Значит, мы станем друзьями, — ответила она.

Камень холодил спину Сюзанны, а стоящий перед ней Джерико излучал тепло. Вот она и оказалась там, где ей советовал быть Ромо: между.

— Опусти меня, — приказал Коммивояжер своему загнанному скакуну.

Они забрались на крутой холм, самый высокий, какой удалось высмотреть Шедуэллу. Вид сверху открывался впечатляющий.

Однако Норрис не слишком интересовался видами. Он уселся, с трудом восстанавливая дыхание, и прижал к груди своего однорукого барабанщика, предоставив Шедуэллу в одиночестве стоять на выступе скалы и восхищаться пейзажем внизу, залитым лунным светом.

По пути сюда им встретилось множество удивительных существ. Обитатели этой части города явно относились к видам, живущим за пределами Фуги, но каким-то магическим образом они обрели новые формы. А как иначе объяснить существование бабочек в пять раз крупнее ладони Шедуэлла, поющих, словно мартовские коты, в кронах деревьев? Или переливающихся змей, растекающихся огнями по трещинам в скалах? Или кустарника, на шипах которого распускались цветы?

Такие диковины встречались повсюду. Когда Шедуэлл завлекал покупателей на аукцион, его рассказы были весьма красочны, однако они не дотягивали до реальности. Фуга оказалась гораздо необъяснимее всех слов, ее объясняющих; необъяснимее и страшнее.

Именно это он почувствовал, глядя вниз с вершины холма: страх. Ощущение усиливалось, пока они добирались сюда. Сначала оно походило на несварение и постепенно дошло до такой степени, что Шедуэлла охватило некое подобие ужаса. Сначала он отказывался признаваться в этом даже самому себе, но игнорировать нарастающий страх было невозможно.

А причина была в алчности, зародившейся внутри него, той самой жажде обладания, которой никогда не потакает истинный Коммивояжер. Шедуэлл старался заглушить боль, осматривая ландшафт с исключительно коммерческой точки зрения: сколько можно было бы получить за тот фруктовый сад? А за островок на озере? Или за этих бабочек? И впервые этот прием его подвел. Шедуэлл смотрел на Фугу, и все мысли о коммерции исчезали из его головы.