Мэрилин добросовестно и с усердием подходила ко всем подобным упражнениям, пытаясь понять, какими мотивами руководствуется в своих поступках тот персонаж, роль которого она исполняет, и как-то связать все это с собственным жизненным опытом и переживаниями. Систематическое развитие в себе указанного навыка готовило ее к будущим важным тренировочным упражнениям, а также стало причиной ее многолетних стычек с кинорежиссерами, которые, как правило, были настроены враждебно по отношению к такого рода самонаблюдению. Еще важнее то, что подобный подход к роли оказался для нее попросту неподходящим; Мэрилин и без того была весьма впечатлительной и робкой молодой женщиной, которую неустанно терзали сомнения. На протяжении последующих четырех лет вся та спонтанность, которая необходима для убедительного актерского воплощения образа на экране или на театральных подмостках, по существу подавлялась у Мэрилин чрезмерным анализом собственного «я».

Усердно занимаясь учебой дома и на курсах, Мэрилин все-таки находила время, чтобы эпизодически наносить визиты Джо Шенку, но вместе с тем несколько недель пренебрегала Джонни Хайдом. Время от времени она звонила Джонни по телефону, но не навещала его, и это полное отсутствие внимания к страдающему старому любовнику шокировало даже Наташу, которая грозилась, что лично завезет ее в дом на Палм-драйв, если Мэрилин сама не посетит больного Джонни. В ноябре тот занимался делами Мэрилин главным образом по телефону, находясь в постели, к которой его сейчас приковала болезнь сердца. Тем не менее Джонни, предпринимая всевозможные усилия, полагал, что не зря интенсивно занимается делами Мэрилин и открывающимися перед ней возможностями: даже пребывая на смертном одре, он все еще лелеял надежду сделать из нее миссис Хайд.

Впрочем, в этот период Мэрилин посвящала свое время и внимание не только Джо Шенку. Изо всех сил стремясь познакомиться с каждым, кто мог бы ей чем-то помочь, она отправилась в легендарную аптеку Швеба, расположенную на бульваре Сансет, 9024, чтобы встретиться там с репортером Сиднеем Сколски, давно занимавшимся освещением всяческих кинематографических событий[163].

Будучи ростом лишь немногим более ста пятидесяти сантиметров, Сколски являл собой умного, образованного и энергичного мужчину с русско-еврейской родословной, обладавшего нечастым даром распознавать таланты; иными словами, он во многом напоминал Джонни Хайда. Сколски родился в 1905 году, в двадцатые годы работал пресс-агентом в Нью-Йорке, был, в частности, импресарио у Эрла Кэрролла, для которого придумал знаменитый девиз, висевший над входом в его ночной клуб: «Через эти двери проходят самые красивые женщины в мире». Потом Сколски стал журналистом, занимающимся вопросами разнообразных видов увеселений и досуга, — вначале он писал для газеты «Нью-Йорк дейли ньюс», затем для газетного синдиката Уильяма Рэндолфа Херста, который, в частности, охватывал «Нью-Йорк пост» и «Голливуд ситизен ньюс». Как житель Лос-Анджелеса и журналист, занимающийся американским кинематографом, он придумал и ввел в обращение хитрый и ныне уже забытый термин «суперфотоид» для описания мужского эквивалента фотографии симпатичной девицы, изобрел «частный показ» и подсказал идею организации закрытых просмотров кинофильмов для прессы перед их публичными премьерами. «У него была склонность навязывать свое общество белокурым дамам, скажем, Бэтти Грейбл, Кэрол Ломбард и Лане Тёрнер, которую он называл "супербюст"», — вспоминает дочь Сиднея Сколски, Стэффи Сидней Сплэвер.

Колонка голливудских новостей, которую вел Сколски, была намного богаче рубрик Луэллы Парсонс или Хедди Хоппера, поскольку в ней читателям регулярно сообщалась доверительная и даже конфиденциальная информация о разных технических и финансовых вопросах, связанных с производством фильмов, а не только сочные и аппетитные сплетни о жизни и любовных похождениях знаменитых актрис и актеров. Ипохондрик, боявшийся всего на свете, начиная от собак и кошек и кончая плаванием, Сколски страдал также загадочными приступами депрессии. «Мэрилин нашла в моем отце родственную душу, — добавляла Стэффи. — Оба они напоминали перепуганных детей, оба они были куда умнее, чем им самим казалось, и, кроме того, Мэрилин вообще питала явную слабость к относившимся к ней по-отцовски еврейским интеллигентам».

Сколски, ставший впоследствии кинопродюсером (к примеру, таких лент, как «История Джолсона»[164]и «История Эдди Кантора»[165]) и всегда пользовавшийся огромным влиянием на журналистов, которые крутились около киностудий, был живописным эксцентриком и имел в то время удобный офис в мезонине у Швеба; оттуда он наблюдал сцены, разыгрывающиеся внизу, и видел, как входят и выходят знаменитые и совершенно неизвестные клиенты, точно так же как Флоренц Зигфелд приглядывался к сцене прямо из своего кабинета, находившегося в башне над зданием театра. Причина размещения Сиднея Сколски в помещении аптеки была простой: Швеб потихоньку снабжал своего постояльца, заядлого любителя принимать разные лекарства, всевозможными препаратами, пробные образцы которых Сколски должен был или просто хотел достать. В пятидесятые годы наркотики, которые позднее стали считаться опасным и вредным пристрастием, были намного более доступны, нежели в последующий период. Тогда страшная цена, которую приходится платить за их долговременное употребление, еще не была по-настоящему известна, отсутствовали также (появившиеся позже) суровые правительственные распоряжения, запрещавшие или сильно ограничивавшие распространение опасных барбитуратов[166], амфетаминов[167]и прочих наркотических веществ. У Швеба Сколски получал прессу и вел разговоры по телефону, а поскольку вождение автомобиля занимало в списке его фобий почетное первое место, ему приходилось (впрочем, без особых затруднений) отыскивать какого-либо знакомого, который повозил бы его по городу. Широко известен факт, что среди его «шоферов» фигурировала звезда такого масштаба, как Марлен Дитрих, которая верно оценивала весомость дружбы с Сиднеем Сколски. Если Сколски не раскатывал по городу и не занимался тестированием на себе новых медицинских рецептур, то его можно было найти в любимой им студии «XX век — Фокс», где Сиднею удавалось организовывать себе бесплатные ленчи, а также стрижку волос и где он относил к кругу своих поверенных многих самых старых журналистов из числа сотрудничавших с «Фоксом», в том числе Гарри Брэнда и Роя Крафта. «Думаешь, моя фотография появится когда-нибудь в каком-либо из этих журналов?» — робко и конфузливо спросила однажды Мэрилин у Сиднея в его пристанище у Швеба. Сколски знал, что это невозможно, но он нутром почувствовал ее чистосердечность и увидел скрывающуюся за этим трогательную восприимчивость к ударам.