– Не понимаю.

– После работы?

– Не понимаю. Зачем писать неинтересные романы. Ты обещал мне кино.

– Ты поверила?

– Нет.

– Тогда какие претензии? Надо научиться смотреть на вещи объективно.

– Хорошо, что напомнил, надо бельё из машинки достать.

– Железная женская логика.

– Тебе не понять.

– Может, объяснишь?

– Мы давно уже не верим прогнозам, но всё равно читаем их. Когда это начинает нервировать, жутко хочется куда-то приложить руки, да так, чтобы подчеркнуть свою значимость в этом хозяйстве.

– И?

– Ты как прогноз: доверия нет, но послушать интересно, – открыла она стиральную машину и вывалила оттуда бельё в тазик.

– Мир полон иллюзий, крошка.

– И продолжает полнеть, – посмотрела она на свой округлившийся живот.

– Ещё бы, иллюзии калорийны.

– Иллюзии тоже надо чем-то кормить, – стала развешивать тряпки на сушилку.

– Вот я их и подкармливаю твоими обещаниями.

– Ещё одна пищевая цепочка. А ты всё смелее, я смотрю. Таблетки подействовали?

– Я рискую каждый день на работе, пашу как проклятый, чтобы ты была счастлива.

– Думаешь, я не рискую, выписывая тебе смс-ки за рулём.

– Дура! Всё, одевайся, идём в кино, только никаких больше смс-ок с риском для жизни.

– Я передумала, я уже есть хочу.

– Всё равно одевайся.

– Как одеваться?

– Как на свидание.

– Я на свидание хожу без белья.

– То есть во всеоружии.

«Неужели тебе не интересно, к кому? – подумала про себя Шила. – Неужели не спросишь?»

– Долго я ещё буду ждать? Что ты там делаешь, Шила?

– Я чувствую.

– Что?

Шиле очень хотелось сказать: «Я чувствую, ты рядом, ты через дорогу, стоишь и ждёшь зелёного. Теперь ты понимаешь, почему у нас с тобой ничего не получится?.. Мне нужен тот, кто пойдёт на красный».

– В животе, – не смогла она вымолвить то, что думала, положила руку на живот, будто тем самым хотела подчеркнуть, что не врёт.

* * *

Из-за туч выглянула жара. Горы волн смывали один за другим горные пейзажи облаков. Я чувствовал себя покупателем в галерее картин, которому предлагали картины с видами на заснеженные вершины. Мне хотелось купить всю коллекцию. Всю стихию.

– Солнечный свет, как флюорография, сразу видно, кем ты дышишь, – вышли мы на улицу после недолгих сборов. Город покрыла летняя пыль, бюджет ему урезали, и теперь он уже не мог крутить хвостом, чтобы её стряхнуть. Только ветер, то и дело поднимая стаи пылинок, посылал их на нас. Шила отворачивалась, закрывая лицо рукой и придерживая длинные волосы, которые тоже не прочь были покружиться в ветреном вихре…

– У меня такое впечатление, что ты всё время убегаешь от меня.

– Нет, не убегаю, избегаю, – шёл я наперекор мелким внезапным стихиям.

– Ненавижу ветер.

– Даже перемен?

– Особенно перемен.

– А как фильм называется?

– Не грустите, девушка! Кругом лето.

* * *

Мы доехали до центра, бросили машину одну, сами пошли гулять, не имея какой-то определённой цели.

– Какое красивое здание, что-то я его раньше не замечала, – задрала голову вверх Шила.

– Театр кукол, – проходили мы сквозь толпу людей, что мирно болтали и курили у дверей.

– Тогда понятно, почему не замечала.

– Видимо, первое отделение закончилось, антракт. Может, зайдём?

– Я с детства не люблю кукольные мультфильмы.

К тому же у нас нет билетов.

– Надо бороться с детскими комплексами. Пошли, мы всегда так ходили раньше.

– А я не ходила, училась, как проклятая. Хотя не могу сказать, что это было неинтересно.

– Филологическая дева. Ты такая умная! Наверное, хорошо училась?

– Да, на собственных ошибках.

– Ну, так мы идём, – взял Марс за плечи Шилу и потянул к входу, который уже потихоньку засасывал зрителей.

– Я не люблю авантюры, – всё ещё препиралась Шила, хотя ей очень хотелось совершить какое-нибудь крошечное преступление, за которое не посадят, даже не поставят в угол.

– Просто ты не пробовала.

– Верно, вдруг понравится.

– Даже не сомневаюсь. С преступлениями, как с чувствами, они сильнее нас, от этого страшно интересно.

Места были далеки от сцены, когда свет начал садиться, мы перебежали в первый ряд, где я давно уже заприметил пару свободных мест. Зрители в театре, словно яйца в одной безразмерной бархатной подложке. Яйца в театре вылуплялись дважды – в антракт и по окончании. В этот момент рождалась публика, она начинала щебетать и хлопать крыльями, словно пыталась взлететь.

Главная героиня, как и подобает главной, влюблена, безответно. Полные эмоций глаза и пронзительно добрый голос. По её искренней улыбке было видно, что она отчаянно ищет позитива при полном крушении надежд. Она общалась с близким другом, настолько близким, что о сексе не возникало даже и мысли, ему она была готова выложить всю свою жизнь. Потому что тот был женат, а значит не опасен.

В антракте мы ели мороженое:

– Что нас может объединять? Мы такие разные.

– Главное у нас общее.

– Что именно?

– Закрой глаза, скажу.

– Ну, закрыла.

– Теперь открой рот.

Я положил Шиле за губы полную ложку мороженого:

– Догадалась?

– Мы оба любим шоколадное мороженое, – заулыбалась Шила, растворяя во рту прохладное блаженство.

– Как тебе спектакль?

– Модель идеальной женщины.

– Да. Сильная женщина, глядя на таких, не хочется ставить на себе крест, – смотрела, как тает мороженое, Шила. Потом ложкой подбирала разводы.

– Любить, как это сложно, когда уже обломали.

– После такого быть любимой уже расцениваешь как большую удачу. А влюбиться, как эта девушка, и подавно.

– Знаешь, есть такой психотерапевтический трюк, когда одну привязанность заменяют другой, ну, к примеру, наркоманов подсаживают на чай или йогу. Он так же остаётся в плену зависимости, но уже другой. Или другого, как в этом спектакле героиня.

– Ну, да. То есть наркотики, алкоголь, табак – это просто способ избавиться от своей независимости? – вытерла салфеткой шоколадные следы с губ Шила.