Никогда не выходя из себя, не возвышая голоса, Надежда Осиповна умела дуться по дням, месяцам и даже годам. Поэтому дети, предпочитая взбалмошные выходки и острастки Сергея Львовича игре в молчанку Надежды Осиповны, боялись ее несравненно более, чем отца.

Александру в детстве доставалось от нее гораздо больше, чем другим детям. Надежда Осиповна его не любила. Порой мать придумывала для сына странные и необычные наказания. Так, чтоб отучить его в детстве от привычки тереть руки, она завязала ему руки назад на целый день, проморив голодом. Мальчик терял носовые платки, так она объявила: «Жалую тебя моим бессменным адъютантом», и подала ему курточку, к которой носовой платок был пришит наподобие аксельбанта. Эти «аксельбанты» менялись в неделю два раза; при аксельбантах она заставляла его и к гостям выходить. Конечно, это было очень унизительно, но результата она достигла: Александр перестал и ладони тереть и платки терять.

За детьми следили дядька-воспитатель Никита Козлов, кормилица Ульяна и няня Арина Родионовна. О первой ничего не известно, а вот вторая обладала незаурядным умом и душевной чуткостью. Неграмотная, она наизусть знала огромное количество народных сказок и песен, которые очень любили слушать дети.

Дядька Никита Козлов тоже был хорошим сказителем и состряпал однажды из народных сказок нечто вроде баллады о Соловье-разбойнике, богатыре Еруслане Лазаревиче и царевне Миликтрисе Кирбитьевне. Поэту он был предан всю жизни, до самой смерти Пушкина.

Детство поэта

До шестилетнего возраста Александр, рос толстым, неуклюжим и замкнутым мальчиком. Он был небольшого роста, кудрявый, с африканскими чертами лица. Мальчик выглядел рохлей и замарашкой, одежда на нем сидела нескладно и быстро пачкалась.

Его нелюдимость и нежелание общаться со сверстниками приводили в отчаяние его мать. Она почти насильно водила его гулять и заставляла бегать, но он охотнее оставался с бабушкой Марьей Алексеевной, которая его очень любила. Мальчик часами мог наблюдать, как та занималась рукоделием.

Но даже любящая бабушка отмечала странный характер мальчика и порой жаловалась знакомым: «Не знаю, что выйдет из моего старшего внука: мальчик умен и охотник до книжек, а учится плохо, редко когда урок свой сдаст порядком; то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернется и расходится, что его ничем и не уймешь; из одной крайности в другую бросается, нет у него средины. Бог знает, чем все это кончится, ежели он не переменится»[6].

И Александр переменился! Достигнув семилетнего возраста, он стал резв и шаловлив. И снова бабушка была неспокойна, выговаривая ему: «ведь экой шалун ты какой, помяни ты мое слово, не сносить тебе своей головы».[7]

После семи лет воспитание будущего поэта было вверено иностранцам – гувернерам и гувернанткам. Первым воспитателем был французский эмигрант граф Монфор, человек умный, образованный, способный музыкант и недурной живописец; потом некий Русло, которого вспоминали как капризного самодура, мнившего себя поэтом. Преемник Русло, Шедель, свободные от занятий с детьми досуги проводил в передней, играя с дворней в дурачки, за что, в конце концов, и получил отставку. Помните из «Евгения Онегина»: «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь…». Это явно воспоминания о собственном детстве.

Учился Александр Сергеевич лениво, но рано обнаружил охоту к чтению. Не довольствуясь тем, что ему давали, он часто забирался в кабинет отца и читал другие книги – взрослые. Библиотека же Сергея Львовича состояла из французских классиков и философов XVIII века. Ребенок проводил в отцовском кабинете бессонные ночи. Читал он очень быстро и буквально «проглатывал» книги одну за другой. А это все было вовсе не детское чтение: уже девяти лет он любил читать Плутарха, Гомера, Вольтера и Руссо…

К тому же Пушкин был одарен удивительной памятью: стоило ему один раз что-либо прочесть, как он запоминал прочитанное накрепко. На одиннадцатом году он уже знал наизусть все книги из домашней библиотеки.

Эта же феноменальная память помогала ему не зубрить уроки: если учитель спрашивал первой сестру, то Саша, отвечая вторым, мог повторить все слово в слово. А вот если учитель спрашивал его первым – то он молчал, не в силах произнести ни слова.

Пушкины любили проводить вечера за чтением вслух. Сергей Львович выразительно читал детям комедии Мольера. Иногда их разыгрывали по ролям. Со временем Александр сам стал упражняться в писании подобных же комедий, пока еще на французском языке.

Восьмилетний Пушкин написал стихотворную шуточную поэму «Толиада», где описал битву между карлами и карлицами. Пушкин прочел гувернеру начальное четырехстишие, но вместо одобрения француз довел ребенка до слез, осмеяв безжалостно всякое слово этого четырехстишия. Кроме того, он нажаловался матери поэта, обвиняя ребенка в лености и праздности. Разумеется, в глазах Надежды Осиповны дитя оказалось виноватым, а самодур-учитель – правым, и она наказала сына, а учителю прибавила жалования. Оскорбленный мальчик разорвал и бросил в печку свои первые стихи.

Наученный горьким опытом, он более не показывал стихи гувернерам, а развлекал своими пьесами любимую сестру Оленьку. Именно Ольга стала его первым слушателем, причем весьма придирчивым. Однажды сестренка освистала комедию, написанную по-французски своим братиком, сочтя ее чересчур уж похожей на комедии Мольера.

Русской грамоте выучила Александра бабушка Марья Алексеевна; потом учителем русского был некто Шиллер; и, наконец, до самого поступления Александра в Лицей – священник Мариинского института Александр Иванович Беликов, довольно известный тогда своими проповедями. Он, обучая детей Пушкиных закону Божию, попутно учил их русскому языку. Но даже при поступлении в лицей Пушкин все еще довольно плохо писал по-русски.

Еще Беликов учил детей арифметике. Арифметика давалась Саше крайне тяжело, и часто над первыми четырьмя правилами, особенно над делением, заливался он горькими слезами.

Известно, что в детстве Пушкин обучился и основам английского языка, но эти знания были далеки от совершенства. Особенно плохо обстояли дела с произношением. Пушкин, уже взрослым, легко мог читать английский текст и понимал его, но говорить не мог.

Кроме того, родители возили детей на уроки танцев, или «танцевания», как тогда говорили, и на детские балы к знаменитому Петру Андреевичу Иогелю, научившему танцевать несколько поколений москвичей.

Пушкины постоянно жили в Москве, но на лето уезжали в деревню Захарьино (Захарово), принадлежавшую бабушке Марии Алексеевне, верстах в сорока от Москвы. Здесь частенько звучали русские песни, прибаутки, устраивались праздники, хороводы.

Сохранился анекдот, описывающий один из эпизодов той деревенской жизни.

В Захарове жила у них в доме одна дальняя родственница, молодая помешанная девушка, жившая в особой