Они так и лежали в госпитале всем экипажем: Шипунов, Титоренко, Кузнецов. Хирург, наложив шов на рану во рту, спросил его: «На лице зашивать?» На лице не надо, покачал головой Саша. Мне, мол, еще жениться.

Осколки выходили долго, месяца два. Шипунов сначала принялся их собирать, а потом бросил — надоело. Осколков оказалось шестьдесят шесть. Впрочем, этой арифметикой он занимался уже в части. Из госпиталя его выписали через четыре дня. По его просьбе.

Она начинается с короткого размышления о том, что такое военный летчик

Когда-то, на заре недавней юности, когда Саша еще писал нежные стихи, он поступил на электротехнический факультет Чувашского университета. Экзамены сдал без особого труда, да и учеба давалась в общем-то легко. И все же на третьем курсе он понял: это ошибка, его место не здесь. И если не примет решение сейчас, если останется — маяться будет всю жизнь. И, как ни отговаривали его в деканате, собрал вещи и был таков. В летном училище в Сызрани как раз тогда шел набор.

Он стал военным летчиком. Это очень романтичная профессия: «крылышки» на голубых петлицах, такое же голубое небо и все такое. Но бывают в этой профессии моменты, когда, забыв о романтике, нужно щелкнуть каблуками, приложить руку к фуражке с голубым околышком и произнести одно-единственное слово: «Есть!» Только и всего. Но тот, кто неспособен к этому, настоящим военным летчиком не сможет стать никогда. Шипунов стал им.

Вот почему, когда через некоторое время после его возвращения из Афганистана командир части вызвал Шипунова, кавалера ордена Красной Звезды и афганского ордена «Звезда» и объявил, что он вторично направляется для выполнения интернационального долга в эту страну, Шипунов щелкнул каблуками, приложил руку к фуражке и ответил: «Есть!» Только и всего. А уж о чем подумал в тот момент, какие слова произнес про себя, история умалчивает.

Он снова стал командиром «Ми-8», он снова, бывало, летал в Панджшер, поднимал на горные заставы ящики с тушенкой и баки с водой, снова высаживал на перевалах десантные группы, эвакуировал раненых. Все было как прежде, но только для нового его штурмана, совсем еще молодого летчика Олега Печального, он стал уже не Сашей — Александром Николаевичем. Вот, собственно, и все, что изменилось тогда в жизни Шипунова.

Ну, а потом было дежурство — то самое. Два экипажа коротали время в тот вечер у вертолетов, но это были уже не просто шесть человек в летных комбинезонах. Это была «пара поиска и спасения», боевая единица, готовая в любую минуту вылететь на помощь товарищу, попавшему в беду. В тот день такая минута пришла.

— Занять первую готовность! — услышали они команду.

Это значит — ЧП. Это значит — машину к запуску. Это значит — чья-то жизнь зависит сейчас только от того, насколько быстро и точно они будут делать главное дело своей жизни. Кто-кто, а Шипунов привык делать его именно так: быстро и точно.

Они издали увидели сгоревший вертолет, еще дымившийся у подножия хребта. И два смятых купола парашютов неподалеку — экипаж.

Но увидели и другое: огненный сполох сорвался с вершины ближайшей горки. Гранатомет бил по их машине в упор.

— Обстрел, — тревожно затрещали наушники.

— И так вижу, что обстрел, — хмуро ответил Шипунов, бросая машину в вираж.

Теперь судьба обоих экипажей была в его руках, зависела от исхода дуэли в горах. Два экипажа — это много. Если Шипунов в те минуты и думал о чем-то, то, я уверен, только об этом.

Он снова и снова вел в атаку свою машину, снова и снова уворачивался от вражеских залпов. Это был высший экзамен по технике пилотирования, какой только может выдумать жизнь. Это было предельное испытание характера, которого Шипунову не занимать. Тот поединок он выиграл. Ему оставалось теперь посадить машину и забрать на борт экипаж.

А потом повторить все сначала. Потому что третий летчик из сбитого экипажа приземлился на вершину ближней горы. И тоже в зоне обстрела.

Когда они вернулись на аэродром, обошлись без сентиментальных объятий и возвышенных слов. Летчики просто пожали каждому из них руку: спасибо, мол, мужики! И только несколько месяцев спустя Николай Набожинский, один из спасенных, привез из отпуска экипажу Шипунова единственную разрешенную к провозу через границу бутылку шампанского, которого в Афганистане днем с огнем не сыскать. Вот это был праздник!

рассказанная мне командиром эскадрильи Сергеем Афанасьевичем Устиновым. В ней говорится о том, как Шипунов однажды отказался выполнить боевой приказ

Это снова случилось в Панджшере, будь он трижды неладен, и Саша снова летел ведомым: в сотне метров впереди него шла машина командира эскадрильи Устинова. Они не случайно оказались в паре на этот раз. Задача, которую поставили перед ними, требовала высокого летного мастерства и абсолютной надежности экипажей обеих машин. Они должны были забрать перебежчика по ту сторону не обозначенной на картах афганской войны, но все же существующей линии фронта.

Поначалу все складывалось удачно. Вышли к заданной точке, Устинов сбросил шаг винта, завис над землей в условленном месте, поджидая пассажира. Саша остался в воздухе, на прикрытии и, должно быть, раньше Устинова увидел, как с обеих сторон ущелья ударили по их вертолетам крупнокалиберные пулеметы. Экипажи приняли бой.

Важно помнить: то, что происходило потом, — происходило в бою. Так вот, через некоторое время на приборной доске вертолета Шипунова зажглась красная лампочка. Это означало, что топливо на исходе, в баке остается только аварийный запас. Как и положено, Шипунов тотчас доложил об этом по рации командиру.

Устинов прикинул: у Шипунова есть еще несколько надежных минут. Дольше здесь ему находиться нельзя. Даже в условиях прогулочного полета в такой ситуации инструкция требует немедленного возвращения на аэродром. Но то, что происходило в ущелье, на прогулку похоже не было.

— Приказываю немедленно уходить на базу. Как понял меня, Александр?

— Вас понял. Уходить на базу, — ответил Шипунов. Но потом, через паузу, добавил своим обычным, спокойным голосом, но так, что возражать ему, Устинов знал это, было без толку: — Остаюсь в ущелье. Буду ждать.

Непосвященным разъясним: вертолеты в Афганистане летают парами. Сколько ни смотри на здешнее небо, одну машину не увидишь никогда. Парами, потому что, если будет сбит один, спасти его экипаж или рассчитаться за него можно только сейчас же — потом едва ли успеть.

Они вместе вернулись на аэродром. Молча шли рядом по взлетной полосе — командир и его подчиненный, который отказался выполнить приказ, но тем не менее принял единственно верное решение, в чем, быть может, и не было подвига, но судить уж о том не нам.

— Он прилетел на честном слове, — тихо сказал мне, покачав головой, Устинов.

Вот, собственно, и все, что я знаю о Шипунове. К моменту нашей встречи ему сравнялось тридцать четыре года, носил он короткую стрижку и, пожалуй, немного неуставные гражданские бакенбарды. Приглядевшись, на левой Сашиной щеке можно было заметить шрам — память Панджшера, которая теперь уже с ним навсегда. Все это, впрочем, впрямую не относится к тому, что он награжден орденом Красного Знамени. Что на его счету в то время числилось более 1200 боевых вылетов. Свыше тысячи часов в раскаленном от солнца, свинца и огня небе. Военные летчики знают: это больше, чем очень много.