В его словах была холодная решимость, словно Дик пришел к выводу, что этот этап их жизни подошел к концу, и Хейзл почувствовала, как по спине пробежал знакомый холодок. От страха у нее перехватило дыхание, но она сглотнула едкую горечь комка в горле.

— Я слышала, что ты сказал, Дик, — тихо промолвила она.

— Вот и хорошо.

Глаза ее заволокло слезами.

— И ты в первый раз дал мне понять то, что мы оба знаем: я заставила тебя жениться на себе лишь тем, что забеременела! И, не встреть ты меня, ты бы, наверное, никогда не попал в такую действительно ужасную ситуацию. Жил бы себе, как живешь, и женился бы на своей обожаемой Паоле!

Серые глаза Дика сузились так, что стали напоминать ледяные щелочки.

— Хейзл, прошу тебя. Ты слишком возбуждена и можешь сказать то, о чем потом пожалеешь!

Но она отметила, что Дик не стал опровергать ее предположение.

— В таком случае я вообще не буду ни о чем говорить.

— Но…

Громкий звонок у входной двери возвестил о появлении тройняшек, и Дик решил не продолжать разговор. До поры до времени.

Когда Хейзл поравнялась с мужем, он сделал попытку примирительно обнять ее, но она уклонилась.

— Просто обдумай все, что я сказал, — бросил он ей вслед. — Это все, о чем я прошу. Просто подумай. Это ты можешь для меня сделать?

Как она ему могла отказать?

Выскочив из спальни, Хейзл рискнула бегло взглянуть на себя в зеркало. До чего у нее ужасный вид! Волосы спутаны, на щеках рдеют предательские красные пятна… Девочки не должны заметить ее смятения! Она схватила ленточку и собрала волосы в привычный конский хвостик.

Едва открыв входную дверь, Хейзл оказалась в водовороте зеленых школьных платьиц и развевающихся кудряшек. Три девчонки, влетев в квартиру, стали прыгать, как кузнечики, одновременно тараторя наперебой, что всегда за ними водилось, стоило им только научиться говорить.

— Мама, Ханна Фиппс, которая написала книгу о лошадях, после Рождества приедет к нам в школу!

— Мамочка, а мне дали роль злой ведьмы в пьесе, я составила тебе список, чего нужно для костюма, но потеряла его!

— Мама, я сделала дополнительное задание по латыни, просто ради удовольствия, и миссис Макфадден была очень довольна мной!

— Весьма печально!

— И вовсе не печально! Миссис Макфадден сказала, что я, наверное, получу грамоту от директора школы!

— Еще хуже!

Глядя на троицу своих дочек, Хейзл расплылась в широкой улыбке, полной любви и гордости: неотличимые внешне, девочки были совершенно разные по характеру. От матери они унаследовали белую кожу, спрыснутую россыпью веснушек, темно-синие глаза и золотистые волосы, но если у нее они падали прямыми прядями, то у всех троих клубились копной кудряшек. Для своих лет они отличались довольно высоким ростом и крепким спортивным телосложением, доставшимся от Дика.

— Привет, мои дорогие! — просияла Хейзл, радостно обнимая их всех вместе и по отдельности. — До чего вы у меня умные девочки!

В холл вышел Дик.

— Папа, а почему ты так рано пришел с работы? — полюбопытствовала Летти, и ее умные глазки с интересом перебегали с отца на мать и обратно.

— Я… ну в общем-то… решил пораньше закончить, — смутился Дик, и Хейзл с трудом сдержала улыбку, забыв на время о размолвке. Она редко, если вообще когда-либо, видела, чтобы муж не мог найти слов для ответа!

— Ну да. Понимаю. А почему у тебя рубашка шиворот-навыворот? — с невинным видом продолжала допытываться Летти.

— Ммм… После тяжелого трудового дня всем троим полагаются сок и печенье. И как насчет того, чтобы переодеться, девочки? — попытался сбить их с толку Дик.

— О да, пожалуйста, папочка! — хором завопила троица.

— А тебе, дорогая? — Дик в упор посмотрел на Хейзл.

Их взгляды встретились над тремя шелковыми золотистыми головками, и неумолимая решимость в серых глазах мужа заставила Хейзл содрогнуться от мысли, что продолжения неприятного разговора ей не избежать.

— Чаю, пожалуйста, — спокойно попросила она.

На кухне царила уютная спокойная атмосфера, пока Дик возился с посудой, а Хейзл причесывала взлохмаченные головки дочек и ужасалась предложению пригласить на чай половину класса.

И хотя Хейзл изо всех сил старалась не думать об этом, но снова и снова возвращалась мыслями к ссоре, ибо она в первый раз набралась смелости бросить в лицо Дику всю правду.

Хейзл никогда не позволяла себе такого, но от фактов никуда не денешься. Да, она в самом деле заставила Дика пойти под венец, чего он не собирался делать…

Хейзл встретила Дика Треверса в ночном клубе. Ей только что исполнилось семнадцать, и она никогда не бывала в таких заведениях.

Клубные вечеринки никогда ее не привлекали, но сегодня был день рождения одной из ближайших подруг, и та настояла, что хочет пригласить Хейзл и еще четырех в один из самых знаменитых клубов Лондона.

Клуб был шумным и забитым до предела, а от мерцающего света и сигаретного дыма у Хейзл очень быстро стала раскалываться голова. Стоило ей пробыть в этой атмосфере двадцать минут, как захотелось удрать домой.

Дик тоже страдал, оказавшись в этом клубе. Его водитель, который неотлучно находился при нем, с тех пор когда Дик зарабатывал свой первый миллион, в ближайший уик-энд праздновал свою свадьбу и пригласил Дика на мальчишник. Двадцатитрехлетнему Дику еще не доводилось проводить ночи на мальчишниках, но он чувствовал себя обязанным разделить компанию, и оставалось лишь надеяться, что никто не обратит внимания на тоскливое выражение его лица.

Ближе к полуночи, когда грохот музыки стал болезненно отдаваться в голове, он выскользнул из зала, чтобы хоть несколько минут передохнуть в тишине и покое, и на первом этаже здания обнаружил полутемный бар.

Хейзл же искала дамскую комнату, но, найдя, пожалела о своем открытии, ибо, представ перед высоким зеркалом, с ужасом убедилась, что тщательно наложенный макияж превратил ее в видавшую виды особу.

Платье она, конечно, одолжила, ибо ее собственный гардероб, к сожалению, не позволял показываться в свете. Пусть Хейзл и училась в престижной дорогой школе, ее отец не имел представления, чего молодая девушка может хотеть от жизни.

Адам Маршалл был незаметным чиновником, который большую часть жизни проводил в маленьком пыльном кабинетике в Уайтхолле. Едва Хейзл минуло четырнадцать, ее мать стала жертвой наезда пьяного водителя, и с тех пор для мистера Маршалла померкло сияние жизни. Он даже старался как можно меньше времени проводить дома.

Заживо похоронив себя на работе, он оказался не в состоянии разделить с дочерью свою неизбывную печаль. Высоколобый интеллектуал, отрешенный от мирской суеты, мистер Маршалл не обращал внимания на моду, а то немногое, что знал о ней, привело его к убеждению, что мода представляет собой изощренное жульничество, дабы безнаказанно опустошать карманы юных и впечатлительных девушек. И пусть даже Хейзл получала деньги на расходы, она, конечно же, не могла позволить себе наряды, которые носили большинство ее сверстниц.