Не знаю, где как, но в Космосе нет ни единого человека без персонала. Штука первой необходимости. Топливо, кислород и персонал - без них космач не может считаться живым. Я же просто - дееспособен. Дееспособен - не синоним "жив", верно?

У меня есть все условия, все материалы, включая совершенно секретные из архивов Мусохранова, Шоса, Романова, Мьюкома; и вся моя память. Гораздо хуже дело обстоит с умением записывать рассказы. Но это только пока, сейчас: я быстро учусь. Я умею учиться, быстро учусь: в четырнадцать средних месяцев уместил когда-то три года, когда был учлётом; двенадцати исполнившихся получил лицензию второго класса я. Погибнув впервые, быть мёртвым я на ногах учился меньше года, а это потруднее, чем водить звездолёт. Когда меня впервые предали, я освоился за несколько дней, а убивать людей я научился мгновенно.

Ну и так далее.

Но я топчусь на месте, а прошёл целый час, и всего чуть больше чем полфайлено. Ну, ничего. Тренировки необходимы, сразу ведь не привыкнешь, как джойстики динамят. Посижу, покурю, подумаю, с чего мне начать. Флаг.

file 0.5

txt: подумал: странно, ведь назад всего лишь год как Романов и Ко почтили Палладину своим прибытием. Когда Мьюком с Пулеми каравай солили, был я хоть и мёртвым, но вторым пилотом, мало думал, мало знал, дружил с Хич-Хайком и опекал его, водил "Будапешт-ТМ" под началом шкипера Шкаба, старичины и инопланетиЄ, и ничего не желал, кроме попасть к Шкабу на очередной день его рождения… Эх, но не время торопилось, а события.

Всё равно странно. Наркосны уже в яви, основаем полагать.

Ка-фар, как говаривает товарищ Блэк-Блэк.

Ладно. Займёмся воспоминаниями. Помнить мне надо моё недавнее, но в подробностях, как можно объёмнее его, недавнее, интерпретируя. Света и тепла, вроде детских воспоминаний или воспоминаний о друзьях, мне не на, поскольку не надо больше воскресать. Больше я не воскресну, торжественно клянусь. Это очень личное. Перестать быть мёртвым - возможно, свидетельствую. Но перестать быть кровавым убийцей - нет. Я предпочитаю быть мёртвым убийцей. Тоже смешно, я понимаю. Нет, действительно понимаю.

Настойчивым домогательствам забывчивости, впрочем, я не удивляюсь: когда ненароком разгрызаешь с тушёнкой перчинку - поневоле зашаришь вокруг себя в поисках стакана с водой; в моём случае вместо воды оказалась кровь. На выяснение доброхота, подсунувшего кровавый стакан, я потратил много времени и убил немало людей; я полагаю время потраченным не впустую, но от крови никогда не отплеваться. Хм, почти цитата получается… Из сундучка. Но что делать.

Таким образом, Земля заслужила погибнуть. И приговорена. Во имя её имени я и должен бороться с забывчивостью, и непременно побеждать её, милосердную. В моей памяти хранится горечь, питающая моё бешенство. Живой не знает, что есть настоящее бешенство, - свидетельствую. Чтобы исполнить приговор, я должен быть мёртв. Чтобы быть мёртвым, я должен мстить. Убивать, жечь, всё такое. Целая империя передо мной. Непочатый край топлива.

Таким образом, чтобы оставаться мёртвым, я должен помнить и понимать всё.

Но мне предстоит долгое безбытие, рисковать не допустимо.

И я полагаю совершенно необходимым занятие, странное для космача: сижу я без тяги по бёдрам закинутый на толстой подушке под низким сводом палатки с "персоналом" на коленях, могу диктовать (и буду позже), но пока печатаю под очками; сижу, в зубах у меня пустой великолепный мундштук, груша с тоником мне легко досягаема, чай легко вскипятить, в ушах у меня Большая Музыка, и начал я уже с подробностями и комментариями вековечить происходившее вокруг меня и в связи со мной в системе Молодой земли Палладина Дальняя на протяжении тройки последних лет по среднему считая… (А очень интересно! - восклицает во мне добрый парень Марк Байно, космач обыкновеннейший, вторпила грузовоза, возим-кислороду-и-народ-по-мелочам, без вредящих привычек член общества, коллега, первоклассный гуманоид и ещё всё такое… Тот Марк Байно, несмотря ни на, сидит внутри Хобо Аба, неотрывен и терпелив в наблюдении, и вот сейчас восклицает вдруг: оказывается ты, Хобо Аб, столь велик, что нипочём тебе и книжку написать волшебным образом! как плавно льётся повествование! как ты, капитан Хобо Аб, быстро приноравливаешься - ко всему, вот и здесь приноровился! Очень интересно и очень странно. Капитан Хобо Аб, облизнув кровавое лезвие стропореза и застегнув кобуру за горячим флинтом, пишет про себя книжку! Сага о Хобо! Как странно и как весело, и как, должно быть, величественно!)

Да, пишу я уже книжку, оказывается, вот странно. В космосе редка бумага, чернил и подавно нет, и тому прочего. И трудно вспоминаю сейчас, как называлась она, обязательная над пишущим? муза? Не знаю, не знаю… Впрочем, скорее всего, труд писателя я представляю неправильно и глупо, слишком себе. Откуда мне знать-то, воо, а-а? Я считался рассказчиком, в клубах был обильно приветствуем, но, сейчас, здесь, набив чуть за две тысячи слов, я понял уже, понял уже я, - языком поверх стола болтать, груши с пивом околачивая, дело не е, иное е, и е не самое сложное. Ну а стандартный отчёт вам любой космач нафайлит, какому дай; дело-то в том, что мне потребно здесь большего: слезши с креста, Марк Байно должен прочитать историю Хобо Аба с интересом и пониманием, узнать его, понять его и принять его сторону, как бы ни тошнило. И - без кафаров, что немало как важно. Кстати - немного тренировки, Марк.

end of file

ввести код

Марк осторожно и вдумчиво набрал: 12431. "Флаг".

код принят

продолжение

file 0.6

txt: для космача нетривиально, но я имел дело с бумагой. Второй раз совсем недавно. И это была очень важная бумага, и было её много - три тысячи мелкопечатных страниц большого формата. Хотя - почему "было"? Было и есть. Принадлежит мне. Право оплачено. И однажды я видел настоящую бумажную книгу. Более того, я ей тоже владел, недолго, меньше года. Я выиграл её в пуццли. Я сейчас перелистал персонал - старые файлы, со старого персонала, - и нашёл запись того дня. Над Третьей Касабланки. Клуб-автомат Башни. Грузим воздух, сбрасываем продовольствие. Кантуют местные, мы на берегу. Шкаб, старичина, не знаю где, Роналд где - не знаю, а Оса - у знакомых своих, Куперов. Клуб почти пустой. Старикан-шип-шандер сидит пиво пьёт. Пью пиво, стараюсь разговорить старикана-шипшандера. Старик разговаривается охотно, но сам с собой. Полагает, что назревают большие дела - какие, неизвестно. Кислейший старикан, непонятно, почему он не в Земле. Обрисовав положение дел в мире, по-моему, сам от себя он заскучал и хотел от меня отсесть, но, что-то прикинув, вдруг предложил сыграть в пуццли; почему нет, время и деньги - у меня мои. Зато денег не было у него, о чём, впрочем, он вполне своевременно меня предупредил, поставив на кон книгу. Это принт "Большой Канал и др. стихотворения" прошлого века издания, ЕН-5064, Старая Земля Марс-Второй, - практически издан в метрополии, всего двенадцать парсек от Солнца. Натуральная бумага под микропластиком, все страницы, даже иллюстрации немножечко ещё ходят, и ссылки, и даже звук пищит. Язык русский, переводчик Самуил Маршак. Разбивая, старичина (его звать Хетагуровым) сказал, что батарейки к иллюстрациям, он слышал, можно приобрести практически у любого монаха, если они, монахи, существуют. Я выиграл стол сходу, со сдачи, как обычно, - всё-таки у меня хорошие скорости. Ошеломлённый, Хетагуров замял своё пиво за пазуху и ушёл из клуба. Немного погодя меня вызвал к машине Шкаб, и я тоже ушёл. Не скрою, я доволен, весьма удачно я пива выпил. Да, дело было ещё в Касабланке. Приобретение не стало, конечно, событием, меня переродившим. (Я часто встречал в настоящих литературных произведениях такую фразу - малопонятную фразу.) Ну, возможно, я не совсем точен, может быть, и стало… Я же был ещё человек. На один вечер жизнь мою (поправляюсь: "моё время") книжка, конечно, определила. Отлично помню, что занят был чтением, созерцанием и обнюхиванием книжки я - полностью. Песенник Иеремии Джейкоба Райслинга с предисловием и комментариями гроссмейстера Хайнлайна. Сами песни я не очень хорошо понял (тут дело, уверен, в нотах, я не умею их читать, а звук сел, а Райслинг песни писал всё-таки), но предисловие на меня впечатление произвело громадное.