Педагогов это не устраивает категорически. Они жаждут процесс превращения ребенка из спинального животного в человека прервать как можно раньше и начать его дрессировать, т.е. загружать в него знания.

Они хотят посадить его за парту как можно раньше и начать впихивать в головки с еще неразвитым абстрактным мышлением знания. Им и этого мало, они еще этот процесс выстраивают так, чтобы у ребенка и возможности, времени не было для того, чтобы развить себе воображение. Сразу объем знаний ему такой навязывают, что пацану даже некогда выскочить на улицу побегать со сверстниками. Уроки и домашние задания занимают весь световой день у малыша. Прогресс — орут! Объем знаний нужен всё больший и больший! С 7-ми лет в школу уже поздно! Нужно с 6-ти! А лучше — с 5-ти!

Родители-идиоты вообще с двух лет ребенка учат читатьписать, к трем годам он у них высшую математику знает, а к 5-ти на трех языках лопочет! Вундеркинд!

И что толку? Хоть от одного вундеркинда был какой-то толк (Моцарт, кстати, не вундеркинд, там именно развитое воображение)? Феномен вундеркиндов в том и заключается, что они становятся самыми серыми личностями.

Мозг ребенка дрессировке сопротивляется отчаянно, природа не хочет превращения человека в обезьяну, знания дети не усваивают. Тогда педагогическая наука в бешенстве начинает изобретать все новые и новые способы впихивания информации в детские головки. Даже применяют игровые методы… Это какой-то тотальный террор против человечества.

Школу Климу закончить не довелось, отец снова лишился места, и семья в который уже раз ухнула в нищету. Пятнадцатилетнему парню, второкласснику, пришлось искать работу. Неподалеку от родного села, в городке Алчевске, как раз развернулось строительство завода Донецко-Юрьевского металлургического общества (ДЮМО), мальчишка пошел туда наниматься…

* * *

Грамотному парню уже было легче устроиться на работу. Вторая попытка Клима стать рабочим началась с должности курьера-рассыльного при конторе завода. Верхом на лошади развозил почту и бумаги. Травма, полученная в детстве, когда работал на шахте колчеданщиком, сказывалась. Верхом трястись на коне было очень тяжело, временами терял сознание. И рвался в заводские цеха, ближе к технике, к технике его тянуло всю жизнь. Вскоре получилось перейти в литейный цех, начал с помощника машиниста на водокачке, потом слесарем. Уже через год стал крановщиком в литейном цехе, это уже была элита рабочего класса, высшая квалификация. Его товарищи по цеху потом вспоминали, что «карьеру» Клим делал стремительно. Заводское руководство только удивлялось его способности осваивать новейшие по тому времени машины.

За какой-то год из рассыльного при конторе вырасти до машиниста крана в литейном цеху, до высшей квалификации в металлургической промышленности! А рабочие-металлисты в те времена — это элита рабочего класса, самая квалифицированная его часть, значит, у Клима была не просто тяга к технике, а заметные технические способности? Правильно?

Более того, он с техникой сталкивался и ее знал намного лучше, чем любой другой советский военачальник. Человек с юности дело с ней имел. После нашей Перестройки появилась мода рисовать Климента Ефремовича недалеким в технических вопросах человеком. Ему чаще всего противопоставляется образованный Михаил Тухачевский. Тот в технике был асом, как это описывают. Ратовал за механизацию в противовес лошадникам Ворошилову и Буденному.

На самом деле всё обстоит немного не так. Если Ворошилов технический ВУЗ не заканчивал, то Тухачевский вообще не имел никакого технического образования. Даже элементарного. Он закончил юнкерское училище. Даже не артиллерийское. Пехота. Самый сложный механизм, о котором ему преподавали — пулемет. Это не машины и станки в литейном цеху. Штука не сложная. Сравнивать техническое образование Тухачевского и Ворошилова не имеет смысла. Нуль сравнивать ни с чем невозможно. И Тухачевский свою техническую некомпетентность демонстрировал ярко, выпукло. Самый показательный пример — его идея массово вооружить Красную Армию безоткатными орудиями. На танки их собирался ставить! Наш выдающийся конструктор артиллерийских систем В.Г. Грабин в своих мемуарах описал, как он попытался объяснить Михаилу Александровичу несостоятельность идеи безоткатных орудий. Как о стену горохом. Тот его просто не понял.

С Климентом Ефремовичем у Грабина отношения складывались совершенно иначе. Характерен такой эпизод, приведенный Василием Гавриловичем в книге «Оружие победы»: в конце 1941 года им был впервые в истории внедрен на заводе, производящем артиллерийские орудия, поточный метод с конвейерной сборкой. В декабре это показали посетившему предприятие Ворошилову. «Целый день мы с ним ходили по цехам, не успели даже пообедать. Клименту Ефремовичу очень нравилось все, что он видел.

— Это вы здорово сделали, молодцы! — похваливал он».

Больше того, Грабин показал новое производство и наркому вооружений Дмитрию Устинову.

И здесь случилось неожиданное: конструктора вызвали в Кремль на заседание Государственного Комитета Обороны и Сталин его обвинил в намерении сорвать производство пушек: «Вся наша работа подверглась очень острой и несправедливой критике, а меня Сталин обвинил в том, что я оставлю страну без пушек. Я отстаивал позиции нашего коллектива до последнего.

Атмосферу этого заседания может вполне характеризовать лишь один эпизод. В очередной раз, когда я пытался возразить Сталину и защитить правильность выбранной нами позиции, обычная выдержка и хладнокровие изменили ему. Он схватил за спинку стул и грохнул ножками об пол. В его голосе были раздражение и гнев.

— У вас конструкторский зуд, вы все хотите менять и менять! — резко бросил он мне. — Работайте, как работали раньше!

Таким Сталина я никогда не видел — ни прежде, ни позже.

ГКО постановил: нашему заводу изготавливать пушки по-старому».

Претензии к Грабину были понятны. Шла война, пушки были необходимы не завтра, а прямо сейчас, любое же изменение технологии ведет к необходимости перестройки производственного цикла и к временному если не прекращению выпуска продукции, то к его снижению. Во время войны, тем более в ситуации конца 1941 года — это преступление. Но дело в том, что новшество Грабина позволяло, не снижая выпуска продукции, перейти к его наращиванию. И это сразу понял Климент Ефремович. Но не понял Устинов, которого пока никто в технической безграмотности не обвинял, он же имел инженерное образование и даже работал инженером-конструктором, заместителем главного конструктора завода «Большевик», затем директором этого завода. И на заседании Государственного Совета Обороны Устинов не просто отмолчался, скорее всего, претензии Сталина к Грабину и были высказаны после доклада Устинова.