большим объемом личных прав, чем сервы, включая право перехода в другую деревню. Частновладельческие сервы, отбывавшие барщину, получали питание и небольшое денежное вознаграждение (20 денье в день — мужчине и 10 — женщинам и детям). Барщина на Кипре была значительной: от 2 до 3 дней в неделю. В XV в. — 104 дня в году[79]. Права феодала отчуждать серва в любой форме, с землей или без земли, не ограничивались законом. Серва можно было даже обменять на коня или сокола и заставить принять монашеский постриг. На землях феодалов трудились также рабы, освобождение которых переводило их в категорию сервов[80].

На генуэзском Хиосе главной формой крестьянских обязанностей была уплата акростиха, высокой и особенно ненавистной подушной подати — по 6 перперов в год (капникон), и других более мелких прямых и косвенных налогов. Бывшие государственные крестьяне должны были также выполнять ангарии. Не выдерживая высокой эксплуатации, крестьяне Хиоса стали убегать с острова. Этот процесс удалось приостановить лишь после замены в 1396 г. капникона таксой в 2 перпера с каждого мужчины до 70 лет. Фиксированной стала денежная и натуральная рента (главным образом — поставки мастики, основного экспортного продукта Хиоса)[81].

Особенно тяжелым было положение греческого населения Центральной Греции после ее завоевания Каталанской компанией, в Афино-Фиванском герцогстве (1311–1388) и герцогстве Неопатр (1319–1394)[82]. Уже само завоевание вызвало массовое бегство населения, сопровождалось обращением части крестьян в рабство, опустошением больших территорий, привело к длительному демографическому спаду. Чисто грабительские функции особенно четко просматриваются в этом варианте латинского господства. В каталанских герцогствах возрос уровень эксплуатации крестьян и вместе с тем резко тормозилось развитие товарно-денежных отношений. Грекам запрещалось наследовать, покупать, продавать имущество, даже владеть собственностью, если они не имели статуса каталанских граждан, который давался в виде редчайшего исключения. Более того, Фивы превратились в центр работорговли, объектом которой являлось коренное крестьянское население государства[83]. Барщинные обязанности крестьян Аттики и Беотии были весьма велики. Браки между каталанцами и греками строжайше воспрещались. Единственной публичной должностью, которую могло занять привилегированное греческое население, оставалась должность нотариев[84]. Сама постановка вопроса об «аккультурации» греков каталанцами лишена смысла[85]. Никакого культурного интереса к греческому наследию каталанцы не проявляли. И после завоевания Аттики каталанцы, как и наваррцы, опустошившие Западную Грецию, Албанию и закрепившиеся частично в Морее на рубеже XIV и XV вв., образовав новый господствующий класс, сохранили свою организацию как наемного войска (exercitus, societas) во главе с капитаном[86].

Итак, почти повсеместно в Латинской Романии возрастает эксплуатация крестьянства, укрепляются формы личной зависимости. Лишь в некоторых областях, преимущественно со второй половины XIV в., начинается освобождение крестьян за выкуп. Новые франкские феодальные институты наслаивались на экономическую систему, унаследованную от предшествующей византийской эпохи. Византийские «обычаи» внедрялись в судебную практику Латинской Романии[87]. В течение ХІІІ–ХV вв. наблюдается медленный переход от сегрегации к кооперированию латинян с греческими архонтами, торгово-ремесленным населением. Греческие налоговые чиновники и нотарии, предводители местной милиции, командиры небольших воинских отрядов вливаются в аппарат управления, созданный завоевателями. В этом смысле можно говорить об известном синтезе общественных институтов и о симбиозе внутри господствующего класса, не достигшем, впрочем, зрелой стадии[88]. Однако никакого симбиоза не существовало в отношениях между массой эксплуатируемого греческого населения и незначительным меньшинством латинян. Примером возрастающего сопротивления греческих крестьян иноземному экономическому, социальному и политическому угнетению, помимо восстаний на Крите, может служить мощное народное движение на Кипре (1426–1427)[89].

Долговременным следствием латинского господства в Романии было также постепенное создание такого экономического порядка, когда при доминировании итальянского купечества греческое торговое население все шире кооперировалось с венецианцами и генуэзцами, инвестируя деньги в совместную торговлю, сообща владея товарами, транспортными средствами, капиталами. В различных местах степень и масштабы этого сотрудничества были неодинаковыми; оно нередко перемежалось и со столкновением интересов, с открытой взаимной враждебностью. Однако очевидно, что, несмотря на все экономические, политические и конфессиональные противоречия между греками и латинянами, ведущим фактором было складывание единой торгово-экономической системы в рамках всего Средиземноморья, от Италии до берегов Черного и Азовского морей. На практике это означало, что греческое купечество, не оттесненное, а ассоциированное в эту торговую систему на правах младших партнеров, получило доступ к более прогрессивным формам предпринимательства. Без локальной греческой торговли, пусть и подчиненной международной коммерции итальянцев, стала бы невозможна и сама предпринимательская деятельность венецианцев и генуэзцев в Романии[90].

Национальное и экономическое угнетение сочеталось в Латинской Романии с формально-юридическим подчинением Греческой церкви католическому епископату и папскому престолу. По соглашению 1206 г., в Латинской империи Церкви должна была принадлежать ⅕ часть всех земель, городов и замков. Византийское церковное имущество передавалось латинским епископам, но при условии, что епископы должны были вносить акростих в пользу государства, как это было до 1204 г. Соглашение 1206 г., достигнутое между императором Генрихом и патриархом Томмазо Морозини, не всегда выполнялось. Нередко бароны, особенно князья Морей и правители Афин, конфисковывали церковные владения, вступая в конфликты с папами и местным католическим епископатом[91].

Во главе Церкви Латинской империи стоял католический патриарх Константинополя. Этот сан традиционно принадлежал венецианским клирикам, однако папские легаты, посылаемые в Константинополь, существенно ограничивали юрисдикцию патриарха и отменяли его отдельные постановления, идущие вразрез с политикой и волей понтификов. С другой стороны, Венецианская республика настойчиво стремилась обособить, создать на своем домене собственную систему церковного управления, связанную со светской администрацией[92].

В целом латиняне унаследовали и закрепили ту структуру Константинопольского патриархата, которая существовала ранее, произведя лишь некоторые перестановки мест отдельных епископий в иерархии и заменив не признавших папский примат и основные католические догматы архиереев (со временем практически всех) латинскими епископами. Низшее же звено старой церковной организации во многом функционировало по-прежнему. Но контроль за его деятельностью находился в руках латинской церковной и административной иерархии даже тогда, когда Греческая церковь была формально отделена от параллельно существовавшей латинской[93]. В самом Константинополе был произведен своеобразный раздел храмов между католиками и православными. Из 300 церквей 7 отдали венецианцам, около 30 — французам, 2 церкви (Богородицы во Влахернах и св. Михаила в Буколеоне) являлись императорскими, и там утвердились фламандцы. Не менее 250 церквей сохранили за греками, хотя часть их была закрыта либо из-за плохого состояния зданий, либо из-за исхода клириков и мирян из соответствующего прихода. Ряд церквей находился в совместном использовании как православных, так и католиков,