– Привыкаю. Уже хожу. Я отстала. Вы уже ведь кончили школу?

– Ну… Уже… А что?

– У меня сбилось время. Мне говорят, что я проболела полгода. Но я понимаю, что год, не меньше. Раз вы кончили школу. Правильно?

– Не меньше… Бери больше…

– Сколько?

– Не скажу. Спроси врачей.

– Ладно. Что ты делаешь?

– Работаю.

– Ты после школы сразу пошла работать?

– Не сразу.

– Тогда что ты работаешь?

– Я работаю на компьютере. У меня на фирме свободный график.

– Ты не поступила в институт?

– Поступила.

– Учишься и работаешь?

– Оля! Я окончила институт.

– Простите. Мне нужна Катя Черничка.

– Оля! Это я, Катя Черничка. Но сейчас я Катя Полякова. Поляков – муж. Он директор фирмы, где я работаю. Он мне разрешает работать дома, потому что я на пятом месяце и у меня токсикоз. Оля! Ты долго болела, очень долго…

– Сколько?

– Спроси у врачей.

– Но если ты и вправду Черничка и уже окончила институт, то я умею считать до десяти.

– Позови врача и спроси. Оля, я требую, чтобы ты позвала сейчас же врача. Извини, меня тошнит, мне плохо. Я кладу трубку.

Аля, которая, отдав мобильник, побежала по своим делам, вернулась и не узнала Олю. На нее смотрела не девочка, потерявшая память, а взрослая женщина с гневно-отчаянными глазами. Значит, она поняла.

– Все! – закричала Аля. – Без истерик. Немаленькая. Ты не виновата и никто не виноват. Это болезнь. Кома. Но сейчас ты в порядке и будешь дурой, если начнешь с истерики. Ты взрослая, ты умная, тебе надо найти свое место в жизни. Работы навалом, бери не хочу. Ты уже можешь сама. Можешь! У тебя на плечах, уже у тебя, старуха бабушка, которая положила на тебя жизнь и здоровье. И время между прочим, которое ты пропустила. Честно, ничего стоящего за это время не случилось. Говнецо-начальство цветет и пахнет, народ терпит, потому что он русский. Ему чем больше и хуже, тем слаще. Ну, такие мы идиоты. Выйдешь – увидишь. У тебя будет пенсия. Ровно на туалетную бумагу, чтоб подтереться. У вас была хорошая квартира. Ее продали и купили помене и поплоше. Это для начала жизни подмога. А потом ты устроишься, я в тебя верю, выйдешь замуж. Все будет как у людей. Главное – ты жива! Знай, это чудо, что ты жива. Говорят, врач, который помог тебя спасти, сейчас за границей. К нему едут со всего света.

Странно, но опять по глазам ударило воспоминание Алена Делона с той аллеи. Может, он врач?

Из коридора громко позвали Алю, и тихо вошла тетка.

– Ну, как ты? – спросила она. – Мы готовим тебя к выписке. С тобой все в порядке, ты практически здорова. Считай, что тебе даже в чем-то повезло. Не хоронила отца, мать. Мозг – великая штука. Со временем он вспомнит все, свяжет концы с концами. Кончишь школу. Теперь много школ-экстернатов. Ходить не надо. Будешь только сдавать экзамены. Хоть сколько раз… Другая мода, другая музыка… Ну, представь, ты переехала в другую страну. Так я от знакомых знаю – это куда труднее. Ты же осталась на родине. Русский язык выведет.

– Сколько точно лет? – спрашивает Оля.

– Осенью будет шесть…

– Я не помню, куда мы тогда ехали.

– К бабушке в Загорск, – врет тетка.

Надо будет предупредить бабушку. Но Загорск получается складно. Там она нашла останки брата. Она помнит машину, на которой он на всей скорости врезался в товарняк. Свидетели рассказывали: стояла машина недалеко от переезда, яркая такая, красненькая, с заведенным мотором, как бы ждала кого-то и торопилась, чтобы сразу сняться с места. Водитель сидел, высунувшись, оглядывался. У переезда останавливались электрички. В их сторону он и смотрел, видимо, ждал кого-то. А потом показался товарняк, груженный лесом. Машина рванулась как подожженная. В самый хвост – и всмятку.

Бывают такие случаи у пар: при потере одного и второй не выживает. Когда с Олей случилась беда, Марина думала, что они, Николай и Женя, вынесут горе, вдвоем они всесильны. Но Женя оказалась, как теперь говорят, слабым звеном. Инсульт быстро ее убил, Оля была еще в бинтах. Марина (этого не знал никто) накануне сказала ей, что у девочки никогда не будет детей, что, если совсем честно, она и женщина-то никакая. У Жени тогда как-то странно расширились зрачки, а потом сузились до точки, и она сказала севшим голосом:

– Была бы жива.

И умерла сама. В троллейбусе. Это обнаружили не сразу. Сидит у окна женщина, голову к окошку склонила, будто задремала. Так ведь полтроллейбуса таких затурканных, застывших в малом отдыхе женщин. Живые? Полуживые? Мертвые? Поди разберись, кто какой. Какое время, такие и люди.

Марина осуждала брата за то, что он оказался слабаком, бросил дочь. Это свинство, думала она и тогда, и сейчас, бросить все на старую женщину. Она уже понимала, что случаются в жизни неделимые пары, но есть же, черт возьми, отцовский долг, жалость к раскромсанному ребенку. Теперь она знает: никто из них, ни Женя, ни Николай, в выздоровление Оли не верили. Да им так и говорили – безнадежно, не встанет, оттуда не возвращаются. Брат оставил записку: «Марина! Ты врач, присмотришь за Оленькой, пока она жива. А мы с Женей будем ждать ее там, где нет подонков, где нет боли и нет смерти. Если же такого места нет вообще, то и смысла жить без самых любимых нет тоже».

Тогда ее полоснуло: а я, сестра, значит, нелюбимая, я, значит, просто так, мимо шла… Это был миг.

Понятно, нельзя эти чувства сравнивать. Родство по крови жиже, чем родство по любви. Это другой замес, другая формула.

Но все-таки… Все-таки! Мог подумать чуть дольше, пока сидел и ждал лесовоза.

Тогда она и забрала Олю в свою больницу и, «пользуясь положением», как писали доброжелатели в разные инстанции, положила племянницу в крохотную палату на втором этаже. Обычно здесь отдыхали дежурные врачи, пили кофе, бывало, и водочку. Она поломала это дело. Думала, на время, а получилось навсегда. Потому что в наши дни год бывает длиннее, чем сто. Столько всего случается, не успеваешь сообразить. Спасал ее статус одного из лучших специалистов-горловиков. Пришлось этим пользоваться почти без меры, нагло, поминая людям их полипы, папилломы и стенозы. В какие-то моменты она понимала, что ей это уже не стыдно, что она перешла некую грань врачебной дозволенности. И тогда она шла и садилась возле Ольги, и говорила ей, неприсутствующей, что она думает о себе, о людях, о времени, о ее покойных родителях и даже о ней самой. «Пошла не зная с кем, дура, сексуально озабоченная». Но гнев ее был вялый, без энергетики.

Все в той Олиной истории неясно. Пошла ли, увели силой? Кто в наше время с этим разбирается? Это только в кино отважные следователи, как правило, почему-то женщины, копают, копают… Постигают корень зла. Она в жизни сроду ничего подобного не видела. Правят бал прокуроры, подобные бандитам, или двоечники-неумехи. Других теперь нет. Оборотни еще… Нашли слово.