– Да ничего, мам! Ты же после дежурства. – Вадик прижал к своей груди ее голову, а Маша попыталась, но не смогла обнять его за плечи – такой он уже был большой, высокий. – Все в порядке. Мы взрослые мальчики. – Он похлопал ее по спине и попытался выпростаться из ее рук.

– Мам, щец приготовишь? – попросил Володя, закидывая на плечо сумку. – Ладно?

– Ладно, сынок, ладно! – затрепетала Маша, думая, что старшенький тоже подойдет ее обнять.

Но он уже был у двери на застекленную веранду, а Вадим шел за ним.

– Не задерживайтесь! – крикнула она им вслед и тут же поняла, почему они заспешили, – на улице стояла та же машина, что привозила их накануне.

Володя на ходу, не оборачиваясь, помахал рукой:

– Не будем!

«Кто-то им машину дает кататься-то? Что за приятель богатый такой?» – уже расслабленно, радостно и чуть лениво задумалась Маша.

Все-таки помирилась она с сыновьями, и без объяснений, долгих разговоров… Володенька вон щей заказал на обед. Сейчас она уж расстарается… Кажется, в морозилке был кусочек свинины, добытой в заводском буфете.

За стряпней Маша даже начала напевать, что случалось с ней редко, – с тех пор как ее бросил муж, она чаще пребывала во мрачноватом расположении духа. Вот были бы у нее деньги на автомобиль – ни муж, ни сыновья от нее никуда не делись бы. Машина для мужика это же – у-у! Маша, плача, – не от огорчения, а оттого, что кромсала лук для щей, – припомнила одну историю, что случилась несколько лет назад на соседней улице. Ничем не примечательная вроде для здешних нравов, но…

Как водится, перед отправкой в армию в Выселках игралось несколько поспешных свадеб – в основном по двум причинам. Первая и главная – интересное положение ловкой, оборотливой невесты, сумевшей настичь полуподростка-глупыша на короткой прямой между выпускным вечером и призывным пунктом. Вторая, тоже немаловажная, но значительно реже встречавшаяся, – как это ни банально, огромная, всепоглощающая любовь. Отсюда – желание идти защищать Родину в роли законного мужа любимой. И встречное желание ждать любимого из армии в роли законной жены и хранить ему верность. Свадьбы игрались щедро, шумно, и нередко молодые воины шли на призывной пункт в обход – крюком, через городской медвытрезвитель.

Свадьба Ленки и Шурика была относительно скромной – семьи были, по местным меркам, приличными и малопьющими. Все знали, что молодые долго гуляли, но женились по-честному. Однако та неделя, что военком лично уделил молодым на медовый месяц, не прошла для новоиспеченной бабенки даром. Когда муж дослуживал первый год, ему пришло сообщение, что он стал отцом.

Вернувшись, Шурик был несколько ошарашен увиденным. Лена раздалась до пятьдесят последнего размера, как-то отвыкла – в отсутствие стимула в виде любимого человека – причесываться и аккуратно одеваться.

На несколько недоуменный вопрос телесно оголодавшего мужа: «А как же мы теперь с тобой… того… будем-то?» – последовал ответ:

«А так и будем, драгоценный муженек. Не гулять же нам как-то особенно – чай, не первый год женаты… Владей такой, какая есть. Сготовить и постирать я и такая могу».

Трудно сказать, как эта история стала достоянием общественности Выселок, но все знали мельчайшие подробности того, что «у Шурки на Ленку больше не стоит» и он, чуть проспавшись после гулянок со старыми друзьями, резко дал левый крен – пошел по бабам. На упреки и все те же неизменно-обильные слезы Шурик отвечал одно: «На себя посмотри! Мне жена нужна, а не квашня в драном халате. На хлеб и воду садись! У меня рук не хватает тебя обнять!»

Но самое плохое было не в том, что Шурик пил и скакал из койки в койку. Плохо было то, что он на определенном этапе пить бросил. Редчайшее, кстати сказать, в Выселках явление, где, взяв очередной литровый рубеж, мужик никогда его не оставлял, а, напротив, стремился его превзойти. Произошло это оттого, что у Шурика появилась постоянная женщина, городская, селедка тощая, в полтора раза старше венчанной супруги. Узнав это, несчастная Лена стала есть еще больше и поплыла вокруг себя с просто-таки угрожающей скоростью.

Видя, что дочкина семейная жизнь стремительно летит под откос, вовсе не богатые Ленины родители поднатужились, заняли деньжонок и купили зятю москвичок – благо отец был ветераном войны и у него подошла очередь. Вообще-то он планировал машину продать и заработать. Но раз тут такое дело…

Намек шалопутному зятю был прямым и недвусмысленным: вернешься в семью – получишь доверенность на вождение. Или даже дарственную – это по поведению. И Шурик намек понял, принял. Вид чистенькой новенькой бибики не смог не свести с ума не совсем еще выросшего мальчугана.

– А чё – совершенно правильно сделали! – заявил тогда еще числившийся Машиным супругом Николай. – Под этой машиной он получит то же удовольствие, сколько на этой Алке. Может, и больше.

«Верно, у той бабы, что моего мужика свела, машина есть. Точно есть!» – расстроенно думала Маша, глядя, как вскипает в кастрюльке жирное варево.

И вздохнула – ей даже инвалидного козлика не потянуть.

Сыновья вернулись даже раньше обещанного. И их снова привезла та же темно-синяя машина.

– У-ух, мам! Как вкусно пахнет! – аж прихлопнул в ладоши Вадик, поводя носом.

– Руки мойте, – вместо приветствия, ласково потребовала Маша, ставя на стол плетенную из лозы хлебницу. – Все горяченькое…

– Ох, да в такую погоду – лучше похолоднее, – жадно тем не менее произнес Володя, созерцая, как Маша разливает щи.

Действительно, лето вступало в свои права, наливаясь зноем, как яблоко румянцем на солнцепеке.

– А я завтра окрошечку сделаю, – также ласково пропела Маша, давая сыновьям понять, что нигде так хорошо и сытно, как у мамы, им не будет.

По русскому обычаю, она села у стола, не ела сама, а только, подперев щеку ладонью, наблюдала, как уминают ее стряпню сыночки.

– Ох, щас бы храповицкого! – потянулся Володя, допивая чай.

– А чего? – повела плечом Маша. – После обеда-то… Ложитесь. Милое дело. У вас же каникулы.

– Да ты ж сказала – крыша на сарае…

– Успеешь. Дни-то какие стоят долгие. Все успеется.

Ребят, чувствуется, совсем сморило, и они со слипающимися на ходу глазами расползлись по своим комнатам.

Жизнь в доме остановилась до пяти вечера, когда чуть спала назойливая жара. Маша, тоже прилегшая после обеда, уже встала и хлопотала об ужине. В кухню, зевая и потягиваясь, вошел Володя.

– Мам, чаю сооруди, пожалуйста, – попросил он. – Починю сейчас я твой сарай.

– Что это мой? – мирно, если только с самой маленькой подковыркой, отозвалась Маша. – Он такой же мой, как и твой. – И добавила, вздохнув: – Все ж вам после меня достанется.

– Не-а, – мотнул Володя темной, в отца, головой и сел к столу. – Мне в частном доме жить не особо нравится. Я квартиру хочу.