историю театрального искусства, которую он не очень хорошо знал. Но подозревал, что парочку-другую жлобов отыскал бы там без труда. Только ему совсем не хотелось злорадствовать по этому поводу, хотя театр никогда не являлся тайной и пламенной страстью Клима, что, впрочем, было бы естественно для человека, написавшего пьесу.

Но Клим никаких честолюбивых планов с юности не вынашивал. Просто однажды он ощутил до боли в груди мучительную потребность выплеснуть на бумагу то, что копилось в нем долгие годы. Это же Клим рекомендовал детям, попадавшим к ним в распределитель: переносить свои негативные эмоции на неодушевленные предметы – рисовать, писать, лепить. И неважно, насколько мастерски это получается.

Однако на себе самом такой способ спасения души и рассудка он применил впервые и потом долго прислушивался – полегчало ли? Его жена, «лягушка», уже спала, когда Клим перечитал написанное. Он вслушался в тишину и, морщась от нежелания признавать это, сказал себе, что должен быть благодарен Маше за одно ее существование, измучившее его до такой степени, что он взялся за перо.

Клим очень старался внушить себе это, но ни отзвука благодарности, ни желанной легкости так в себе и не обнаружил. Его тяжесть была при нем, как у других – лишние килограммы, от которых уже невозможно избавиться без хирургического вмешательства.

Он очнулся, услышав счастливый возглас Жоржика, и с удивлением понял, что забылся на полминуты, не больше.

– Папа, смотри, кого я привел!

Иван умело, будто спичкой чиркнул, зажег ликование во всем своем существе – от голубых глаз до белых ботинок.

– А, Клим! Ну наконец-то! Я уж хотел ехать за вами. Если б вы не пришли и сегодня, я лично четвертовал бы вас на главной площади. Друзья мои, познакомьтесь же наконец…

«Я сейчас прожгу этот мертвый мрамор», – с отчаянием подумал Клим, не зная, куда спрятать глаза. Он никогда не был душой компании и не желал этого. Естественно Клим чувствовал себя только в своем кабинете с глазу на глаз с пациентом. Ивану так ни разу и не удалось заманить его в «Шутиху» на репетицию, а сейчас Клим решился прийти только потому, что убоялся: вдруг Таранин и вправду иначе с ним не расплатится, как пригрозил. А деньги были нужны, ведь зарплату опять задерживали, а лекарства жене требуются не время от времени.

Неловко подергивая головой от того, что понятия не имел, уместно ли будет кланяться или же это просто смешно, Клим смотрел только на ноги и все больше убеждался: кроме него, никому не пришло в голову надеть в жару черные ботинки.

«Они смеются надо мной, – думал он в ужасе, не решаясь взглянуть ни на одно лицо. – То, что они аплодируют, еще ничего не значит… Половина из них и не видела моей пьесы… А те, кто видел, наверное, потешаются: „Да у него уже плешь пробивается, а он только первую пьесу выродил?!“ Зачем я вообще ввязался во все это? Какой из меня драматург… Курам на смех. Сидел бы уж в своем кабинете да занимался тем, что хорошо получается…» С трудом подняв на Ивана умоляющие глаза, он негромко выдавил:

– Мы можем все… решить прямо сейчас? У меня очень мало времени.

Тот весело подмигнул:

– Беспризорники плачут? Клим, нельзя же так! Оторвитесь вы от своего фонендоскопа! Сейчас вы не врач, так и запомните. Вы…

– Пожалуйста, – простонал Клим, чувствуя, как рубашка под пиджаком уже размокла от волнения и стыда за это самое волнение.

– Да идемте! – обиженно отозвался Иван. – Не желаете с нами пообщаться – ваше дело. Мы неволить не собираемся… Может, хоть по рюмашке пропустим? Что вам сердце оперировать, что ли? Давайте, Клим! Мне будет жутко приятно с вами выпить!

«Жутко приятно», – повторил про себя Клим и почувствовал: от усмешки, которая даже по губам-то не проскользнула, полегчало.

– Давайте, – поспешно согласился он, боясь упустить эту долгожданную легкость.

– Я взял шофера, так что могу надираться до чертиков, – сообщил Иван ликующим тоном, который должен был без слов дать понять Климу, какое удовольствие тому доставило одно его согласие.

«Как в настоящем дворце», – насмешливо отметил Клим, разглядев, что водка разлита в хрустальные графинчики, а каждое фарфоровое блюдо украшено розовеющим или зеленеющим веером закусок.

– А я по-простому – огурчиками, – поделился Иван, протянув ему узкую наполненную рюмку, почему-то напомнившую сказку о лисице и журавле. – У нас тут вообще все по-простому, так что расслабьтесь и наслаждайтесь. Ну посмотрите хотя бы на этих женщин… Да посмотрите же, говорю! Видите, каждая при ноге…

Прислушиваясь, как тепло слабеют его собственные ноги, Клим поинтересовался:

– А которая тут ваша жена? Она ведь лягушку играла?

– Не вижу, – пробежав взглядом по лицам, сказал Таранин. – Но я вас познакомлю, не сумлевайтесь! Только не паникуйте раньше времени, когда ее увидите. На сцене она превращается в настоящую лягушку.

– Смотря какой вы ее представляете, – уклончиво заметил Клим, и желая, и боясь начать серьезный разговор.

Иван указал пальцем на его рюмку, затем на край стола, и когда Клим поставил ее, снова налил водки.

– Я еще ни с кем не пил сегодня, так что сразу уж по второй… Знаете, что я вам скажу, Клим… Вы, конечно, отец этой лягушки, и все такое…

«Я ее муж», – мрачно поправил Клим про себя.

– …но только в свет ее вывел я. И буду выводить, пока мне не надоест. И она будет такой, какой я ее наряжу и покажу. Вот так-то, мой милый автор! А вы тут уже ни при чем. Кстати, ваш текст даже нигде не напечатан…

Он заливисто захохотал, заметив, как содрогнулся Клим, и размашисто хлопнул его по плечу:

– Эй, да вы что?! Держу пари, вы подумали, что я собираюсь оттяпать у вас авторские права! Да нет, не волнуйтесь… Я на вас еще виды имею. Вдруг вы еще какую-нибудь крокодилицу выродите? Давайте-ка выпьем за ваших будущих детенышей, которых вы продадите мне в рабство…

Сделав один большой глоток, Иван закинул в рот маленький огурчик, следом пару маслин и, сплюнув на блюдце, вдруг озабоченно спросил:

– А почему я ничего о вас не знаю? Какой-то замкнутый вы человек… Ведь чуть ли не год общаемся. У вас настоящие-то дети есть?

«Это по простоте душевной, – сам себя предупредил Клим. – Он не собирался бить по-больному. Просто у него цепь оттягивает часть мозга».

– Нет у меня детей, – сухо ответил он. – Но я женат, если вас и это интересует.

Словно не ощутив его холодности, Иван расплылся в счастливой улыбке:

– А у меня