С Кейтсби они были знакомы очень давно. Все дети из подвергавшихся преследованию католических семей собирались вместе и хорошо знали друг друга. С наступлением вечерних сумерек, когда на улицах становилось меньше любопытных глаз и ушей, они ходили к мессе. Священник произносил пылкие проповеди, и литургия производила сильнейшее впечатление на юные души. Как-то раз Джек Райт растрогался до слез, и тогда к нему подошел Кейтсби.

— Ради этого стоит пойти на смерть, правда? Также, как это сделал Спаситель. — Глаза Кейтсби горели неистовым огнем.

— Да… — Джек хотел сказать, что вера важнее самой жизни, что она мучительно прекрасна и вместе с тем трагична. Но, как обычно, слова застряли в горле, и он почувствовал, как краска стыда заливает лицо.

Кейтсби положил ему руку на плечо:

— Нам не требуются слова, правда? Нужные слова для нас уже написаны, но только мы во всем мире понимаем их страшную красоту. Ведь достаточно чувствовать, не так ли?

Джек Райт взглянул на собеседника. Возможно, это было игрой воображения, но ему показалось, что глаза Роберта Кейтсби излучают свет. Душа Джека вдруг согрелась, словно омытая теплым ласковым потоком, и на глаза снова навернулись слезы. Рядом стоит человек, который все чувствует и понимает без слов. С той давней встречи в холодной часовне между Робертом Кейтсби и Джеком Райтом установилась невидимая связь.

Роберт сиял, словно солнце, озаряя своим светом каждый уголок крошечной комнатушки в таверне.

— У людей есть право защищать свою жизнь и свободу. Оно дано Господом и природой, и никакая сила на земле не может его отнять. — Кейтсби ударил рукой по столу и окинул слушателей взглядом мученика. — Здесь, в Англии, католики являются рабами. — Он умышленно сделал ударение на последнем слове, как бы подчеркивая его постыдный смысл. — Мы даже хуже рабов. Мы свободные люди, но позволяем забирать наши жизни и свободу, хотя это незаконно, и ни у кого нет на это права. Пассивное сопротивление лишь истощает наши силы. Что мы можем противопоставить гонителям? Ничего, кроме слабости и трусости! Страх парализовал нас. Мы стали посмешищем для Европы. Друзья утратили в нас веру, а враги презирают и считают умалишенными!

Несмотря на близкое знакомство, Джек по-прежнему находился под влиянием яркой личности Кейтсби. Когда Роберт с кем-то разговаривал, казалось, что для Кейтсби собеседник является самым важным человеком на свете. Он умел завоевывать сердца людей, которые с немым обожанием слушали, как он в своих речах поносит короля, и доходили до состояния безумия, охваченные праведным гневом, направленным против монарха и его главного министра Роберта Сесила. Вот и сейчас Кейтсби устроил одно из блистательных представлений, которые Джек многократно наблюдал и всякий раз, несмотря на присущий ему цинизм, ощущал на себе их завораживающее действие. На какое-то мгновение присутствующие избавились от вгрызшегося в душу страха, который управлял каждым их шагом и вздохом.

— Есть ли у нас надежда? Нет! — Роберт выплюнул последнее слово словно косточку от кислой вишни. — До тех пор, пока Роберт Сесил отравляет ядом слух государя, обращая его благие намерения в ненависть, направленную на нас. Надежды нет, если только мы не сотворим ее сами!

До восшествия на престол король Яков I относился к католикам благосклонно. Его супруга также была католичкой. Сесила, главного советника его величества, обвиняли в том, что он настраивает короля против католиков, а сам в это время заигрывает с испанцами.

Католики нуждались в магической силе Кейтсби. При одном воспоминании о туннеле по телу Джека поползли мурашки, а мышцы свело судорогой. А ведь дело казалось совсем простым. Требовалось лишь раздобыть лошадь, прокопать туннель до самой палаты лордов и подложить порох. Но не прошли они и шести футов под землей, как стали задыхаться от нехватки воздуха. Пот тек градом, образуя под ногами соленую липкую грязь. Они едва протискивались через узкий ход, а когда свеча оплыла и погасла, остались в душной темноте, охваченные парализующим рассудок ужасом. Руки, державшие кирки и лопаты, шевелились с трудом, и каждый шаг вперед стоил нечеловеческих усилий, отдаваясь болью во всем теле. Бороды, волосы и рты покрылись коркой грязи, въевшейся в кожу. Мужчины чувствовали, как пыль оседает в легких. Выбравшись наружу, они еще долго ощущали отвратительный привкус во рту и задыхались от мучительного кашля, сопровождаемого рвотой с желтой пеной. Когда после титанических трудов заговорщики добрались до фундамента, они обезумели от боли и от страха, что мягкая, рыхлая земля обрушится и похоронит всех заживо. Слабые удары землекопов натыкались на древние камни и отскакивали от них. Все страшно устали. Когда-нибудь им понадобятся деньги, оружие, доспехи, но сейчас нужнее всего грубая физическая сила, и есть надежда, что два новых заговорщика ее умножат.

Закончив речь эффектным жестом, Кейтсби сел за стол и залпом осушил стоящую перед ним кружку. За что бы Роберт ни брался, он делал это так, как будто жить ему осталось полчаса и за это время нужно постигнуть всю земную премудрость. Кейтсби напоминал метеор в темном небе, и Джек часто задумывался, долго ли он сможет озарять своим светом небосклон, пока не рухнет на землю.

— Хорошо сказано, Робин. — Джек подошел к другу и взял его за руку, а тот рухнул на табурет с видом человека, выполнившего тяжкую работу, которая отняла все жизненные силы.

Кейтсби взглянул на старого приятеля с ласковой улыбкой, от которой на душе у Джека сразу потеплело.

— Надеюсь, что хорошо, вот только одними словами делу не поможешь..

— У нас есть план, правда?

— Есть, — ответил Кейтсби, — и очень многие захотят помешать его успешному осуществлению. Их нужно остановить, Джек, раздавить, словно ядовитую тварь.

На словах убивать легко, не труднее, чем растоптать насекомое. Однако все выглядит по-другому, когда вонзаешь стальной клинок в живую плоть, слышишь предсмертный крик, чувствуешь на лице слабеющее дыхание и видишь затуманенный смертью взгляд.

Райт пожал руки двум новобранцам, Уинтеру и Гранту, и извинился перед ними. Оба мужчины были хорошо одеты и, по-видимому, богаты. Однако они имели унылый вид и выглядели старше своих лет. Джек в душе надеялся, что физические возможности новых заговорщиков окажутся более впечатляющими, чем их вялые манеры. Присутствие священника нервировало Джека и делало собрание похожим на мессу. Священники подвергались всяческим гонениям и скрывались по домам у прихожан. В случае поимки им грозила дыба и страшные пытки, при которых вырывали живьем внутренности. Та же участь ждала тех, кто их укрывал.

Джек крадучись вышел из таверны и всем телом почувствовал обжигающие порывы ветра, проникающие под широкий плащ. Привычным движением он положил руку на эфес шпаги. Холодное дыхание ветра покажется слабее укуса комара, если они сделают неверный ход в этой карточной игре.

Найдется ли на свете человек, которого Лондон оставит равнодушным?

Осужденная на вечные муки, задыхающаяся в собственном дыму преисподняя, пристанище чумы, город, обладающий удивительной, до безумия притягательной силой. Он захватывает и увлекает на улицы, где зловоние нечистот смешивается с божественным ароматом свежеиспеченного хлеба, а дуновение ветерка, приносящего пряный аромат трав с окрестных лугов, удивительным образом сочетается со смрадом, который исходит из сточной канавы, именуемой Темзой. Лондон давно превратился в сборище торгашей, наперебой расхваливающих свой товар, а его улицы наводняет разношерстная, гудящая, словно пчелиный улей, толпа потных людей, месящих ногами уличную грязь, устремляя при этом свой взор к звездам. Город напоминает бурлящий котел, попав в который не приходится рассчитывать на жалость и милосердие. И все же, несмотря на грязь и зловонные испарения от скопившихся здесь людей и животных, Лондон волнует и будоражит душу. За последние годы он невероятно и совершенно беспорядочно разросся. С каждой неделей хаотично разбросанные улицы становятся все более многолюдными и узкими, словно стремясь выплеснуться за древние стены. Ветхие леса, среди которых снуют орущие во всю глотку строители, перегораживают улицы, не давая пройти людям, лошадям и идущему на бойню скоту. Приехавшие в город деревенские жители лишь ошалело таращатся по сторонам, не замечая навозных куч под ногами.