Ноги мальчишки окутались золотым сиянием. Знак перемещения Сифта, послушно активизировался, выбрасывая в сторону настенной карты витиеватые побеги. Паренек снова оглянулся через плечо. Взлохмаченный. Растерянный. Охваченный волнением и страхом перед неведомым колдовством.

— Скажите хотя бы, кому я обязан жизнью и честью моей семьи! — Патетично выкрикнул он. — Как вас зовут?

Эх, ты. Наивный мальчишка, перечитавший приключенческих романов, искренне считающий высокородство полным синонимом великодушия. Через пару лет ты забудешь о своих клятвах, научишься, как все люди, виртуозно предавать, мастерски ходить по головам и отважно бить в спину. И, если, сегодня, после всего, что ты видел и слышал, я тебя оставила в живых, то только потому, что сама обожаю приключенческие романы. Но если перейдешь мне дорогу завтра, я убью тебя без зазрения совести, как вырывают сорняк с грядки. Потому что я тварь. Я порождение тьмы.

— Я Умбра.

— До встречи, Умбра!

Золотое сияние полностью поглотило Тимхо, превратив его тело в сгусток невидимых глазу частиц, закрутилось спиралью, запоминая форму принятой матрицы, и горящей стрелой вонзилось в плетение Гобелена.

— В твоих же интересах, чтобы мы больше не встречались. — Пробормотала я, облегченно переводя дух. Навязался этот Митич на мою… ногу. Зато больше меня ничего не сдерживало. До счастья оставался последний шаг!

Небо за окном потемнело, укутывая горизонт серой шерстяной шалью клубившихся облаков, на фоне которой выступающий на солнце горный склон казался ослепительно белым, до рези в глазах. Предчувствие свободы нахлынуло лавиной и заставило сердце взволнованно сжаться, отозвавшись пронзительным криком парящего в вышине орла.

Спустя двое суток я стояла в той же комнатке, на том же месте, и холодный утренний ветер потоками вливался через открытое окно, приподнимая незакрепленные края Гобелена Перемещений. Желтый перечеркнутый квадрат рабской нашивки на моей крутке сменился на серый овал с тремя скрещенными копьями в центре — знак свободного воина, наемника без обязательств перед царем и храмом. И от этого как никогда хотелось расправить плечи и бахвальски выпятить грудь колесом. Передо мной на волшебной карте Путей призывно раскинулся весь мир, приглашая выбрать дорогу к новой жизни.

Лучше всего для поисков лучшей доли подходил Урук, расположенный как раз неподалеку от Чертовой Хребтины. Один из крупнейших торговых городов Шумбера, зимняя резиденция царя. Но, учитывая недавние события, мне там лучше пока не появляться.

Хорош был и Ниппур, слывущий культурной столицей и по праву считающийся самым красивым городом мира. Но, к сожалению, ниппурские позорные столбы уже как полтора года украшают мои портреты, обещающие вознаграждение за голову опасного преступника. А так как, этот орган все же чем-то мне дорог, аналогично отпадают Адаб, Сиппар, Хамази, Шуррпак, Малгиум, Дер, Эриду и… Ларса, наверное, пока тоже.

Соседние государства давно значились во первых строках моего личного черного списка. Во-первых, Гобелен не потянет, во-вторых, дорога долгая, а в-третьих, на внешнем рынке стоимость обозначенной головы возрастала в несколько раз. Я поджала губы и досадливо шаркнула сапогом по плитке со знаком перемещения. Остаточный магический заряд золотым мотыльком выскочил из-под подошвы и спланировал в сторону Полотна Путей, исчезнув на юго-восточной границе Шумбера.

Гуаба?

* * *

Портовый город Гуаба встретил меня криками чаек и противным моросящим дождем. Нахохленные стражники у ворот, кутались в шерстяные шарфы и поглубже надвигали на головы капюшоны, безразлично разглядывая текущий мимо них людской поток в оставшуюся узкую щелочку. Такой же поток вливался в город со стороны пристани.

Обилие гостей, сравнимое разве что с нашествием саранчи, объяснялось Большой Семеричной Ярмаркой, ежегодно собиравшей тысячи людей и нелюдей со всего света. Она проводилась в течение семи дней, каждый из которых посвящался какому-то одному виду товара. Откровенно говоря, мне всегда жутко хотелось пройтись по знаменитым Сытным Рядам в Обжорный День, посмотреть на работу известных мастеров в Оружейный, не говоря уже о последнем, Веселом Дне, когда место на главной площади доставалось деятелям искусства: танцорам, певцам, поэтам, актерам, акробатам, ваятелям и… художникам!

Но радовалась я не долго. На время ярмарки все постоялые дворы оказались переполненными. Даже на сеновалах и конюшнях ночи проходили под девизом «в тесноте, да не на улице», народ спал буквально плечом к плечу, а то и штабелями. Многие заморские тамкары[12] предпочитали ночевать на своих кораблях. У меня же корабля не было, только заплечная сумка со сменой белья и небольшой набитый сиклями[13] кошель, полученный от шайки разбойников в качестве моральной компенсации за неудачную попытку ограбления. На последний я возлагала особую надежду, рассчитывая снять комнату или койку в одном из домов.

Обойдя около семерика кварталов, и встречая повсюду лишь сочувственные улыбки или же грязную ругань (в зависимости от терпения хозяев, и количества моих предшественников), я устала так, будто весь день махала тяжелым боевым топором. Упади небо! В конце концов, заночую на улице, а завтра что-нибудь придумаю. Так подумала я и отправилась бродить по городу в свое удовольствие.

В Гуабе всего казалось чересчур. Слишком узкие улицы, слишком вычурные дома, слишком мало местных жителей, слишком много приезжих, слишком мало земли и слишком много воды. Город был испещрен многочисленными каналами, по которым беспрестанно сновали остроносые черные лодки мала — излюбленный транспорт туристов. Лодочники мерно помахивали длинными веслами, громко перекрикиваясь при встрече.

После долгой ходьбы ноги зловредно гудели, и я с радостью согласилась на предложение прокатиться по каналу, щедро заплатив вперед.

* * *

Мрачнее серое небо над головой то и дело закрывали арки мостов. Мимо проплывали необычно высокие, в два этажа, несвойственные шумберской архитектуре островерхие дома. На стене одного даже красовалась надпись углем, за которую в любом другом номе автора из-под земли бы достали и снова туда закопали, только уже прилюдно, а дом вместе с хозяевами сожгли бы, на всякий случай. Но здесь надпись «Ур-Намму — собака» вызывала лишь саркастические улыбки и чувство глубокой солидарности.

Как оказалось, первоначально Семеричная Ярмарка была ничем иным, как продолжением старинного праздника, Сайко. В этот день жители Гуабы отмечали торжество любви и жизни, и традиционно встречали в кругу семьи. Позднее Сайко отступил на второй план, оттесненный набитыми тюками с товаром и крикливыми толпами торгашей, но все еще пользовался большой популярностью среди простого народа.

Сегодня, как раз был день Сайко. За любовь я лично поручиться не могла, но жизнь в Гуабе действительно торжествовала, даже буйствовала, не обращая никакого внимания на холодную пасмурную погоду. Пестрели яркие краски праздничного тряпья. Шумели сотни разных языков и наречий,