Она подсела к служанке, и они продолжали шептаться, как две заговорщицы.

В комнатах маленький Бруно тихонечко и с удовольствием рассматривал картинки.

Апине стало скучно. Чувствуя себя чужой и собственном доме, уставшая от Христины и бесплодной печали последних дней, она спустилась и сад.

Был полдень. Бледная лазурь казалась раскаленной. На кустах розы цвели вторично: белые, желтые, пурпурные и розовые. Пчелы ползали по ним, как тяжелые капли золотого меда. Белые розы казались сделанными из белого шелка, неживыми, сверкающе-прекрасными и возбуждали сладострастное желание бури, уничтожения, гниения, смерти. Они пили летнее солнце, ароматы, ветер и синеву неба своими детскими, целомудренными устами. Желтые розы, по краям розоватые, словно залитые отблеском зари или заката, теплые, нежные, чувственные и покорные. Бенгальские розы, розы Франции и те, пурпурно-черные махровые, сладкие, как мускат, вызвали в Алине жест восхищения. Розовые розы были круглы, тяжелы, словно зрелые, сочные плоды; густой аромат их, смесь вина, сахара, ванили, осаждался на губах, подобно соленому ветру моря.

В конце аллеи она села на каменную скамью, оглядываясь кругом пьяными глазами. Не была ли любовь соткана из ароматов, солнечных лучей, медленного сладострастия?

И она закрыла глаза, мечтая о Шемиоте и обладая им мысленно с опытностью девственницы.

После ряда бессонных ночей Алина дождалась письма от Шемиота. Самым невинным тоном он приглашал ее к себе в имение. Он объяснял, что через четыре часа езды по железной дороге Алина приедет на станцию Х., где ее будут ждать лошади.

Далее он рассказал, что дом его стоит на горе. Дожди вырыли глубокие извилистые овраги, и по крутизне цветет дикий шиповник. Ниже шумят деревья, и река достигает их корней. Несколько раз он видел молодого орла. В поле можно найти лиловые и желтые ирисы, пахнущие медом, зрелым хлебом, горячей землею, а также голубые, белые, сиреневые колокольчики и липкую смолку.

Алина тихонько вскрикнула и опустила письмо. Что Шемиот думает о ней? Знать ее, Алину, барышню из общества, к себе в имение? И он не написал ни одного слова ни об Юлие, ни о Кларе?… И как он мог быть таким самоуверенным? Вот что значит объясниться в любви первой… женщина всегда это почувствует… ее более не уважают… в ее готовности на все уже не сомневаются… Алина рассердилась, потом заплакала, потом выбранила себя за подозрительность, возликовала, затряслась от любви, нетерпения и решила уехать к Шемиоту. Был понедельник, и она, суеверная, отложила отъезд свой на вторник.

Через час, когда она гуляла по аллее маленькими, чинными шажками, Щурек доложил о приезде Шемиота.

Это был молодой Шемиот, Юлий.

Покуда он вежливо кланялся и передавал поклон от отца, Алина стояла перед ним бледная и растерянная. Она приготовилась видеть его отца.

– Вы снова в городе? Что случилось?

Юлий принял серьезный вид. Клара совсем расхворалась. Они опасаются несчастного исхода. Оставаться в имении без медицинской помощи невозможно. Только что он отвез ее и лечебницу св. Винсента.

– Боже мой, какое несчастье, – повторила Алина.

Потом она вздохнула с огромным облегчением. Так вот почему Шемиот пригласил ее в имение?… Он один… он тоскует… он безумствует… милый, милый!

И она пригласила Юлия завтракать с нежным соболезнованием.

Как никогда, он был интересен сегодня. Его красивая голова с профилем Цезаря, светлый костюм, цветок в петлице, длинный шелковый галстук, весь изящный силуэт молодого человека лет двадцати, а главное, какая-то неуловимая грусть в лице растрогали Алину.

«Это его сын, – подумала Алина, – это его сын…»

За завтраком Юлий заговорил откровенно. Алина поняла его с первого слова:

– Дорогой Юлий, чего, собственно, вы хотите от Христины?

– Я хочу жениться на ней…

– Христина старше вас.

– Это не имеет значения.

– Она небогата.

– О, я ведь уже кончил университет… Кроме того, я имею кое-какие средства от матери… таким образом, я совершенно самостоятелен…

– Вы уверены, что Христина расположена к вам?…

– Я ни в чем не уверен…

– А ваш отец?…

– Я говорил с ним. Он дает мне полную свободу. Алина засмеялись.

– Извините меня, Юлий… Я задавала вам вопросы с грубостью мещанки… что мне сделать для вас?

– Помочь мне завоевать Христину…

– Я постараюсь…

После ухода Юлия она снова очутилась в саду, мечтательная и ленивая. Цветники благоухали, под абрикосами лежала густая тень. Она было направилась туда, но окунулась в траву выше колен и вернулась снова на дорожку. На небе розовые, желтые и фиолетовые тона растопились и смешались воедино.

Ее попросили вернуться в дом – барышня Оскерко звонит по телефону, – и она пошла недовольная. Одна мысль, что Христина может помешать ее встрече с Шемиотом, вызывала в ней раздражение и неприязнь.

Она лениво взяла трубку:

– Это ты, Христина?… Здравствуй… нет, ко мне нельзя прийти… я уезжаю сегодня вечерним поездом…

Христина истерично что-то закричала. Алина перебила:

– Не зли меня, милочка… Боже мой, какая скука… я ведь свободный человек…

И раздосадованная, она отошла от телефона. Разумеется, Христина явилась. Она падала на колени, рыдала, заклинала, грозила все рассказать Кларе или облить кислотою Шемиота. Алина осталась непреклонной. Кротко и терпеливо она убеждала подругу подумать об Юлие. Вот кого нужно жалеть и любить Христине. В этом ее счастье.

– Нет… нет… Я покончу с собою…

Алина снова рассердилась.

Щурек вынес чемодан, Войцехова с неодобрением разглядывала автомобиль. Христина впала в мрачное отчаяние. Она сидела и думала, думала…

Алина тронула ее за плечо:

– Идем же, друг мой…

Они поехали.

На Алине было пальто дымчатого цвета, очень широкое, закрывавшее ее всю до узких ботинок, капюшон того же цвета что и подкладка – светлый тон со светлыми крошечными букетиками. Свою белокурую головку она упрятала в маленькую шляпку – грибок, а длинный шарф завязала у подбородка.

Мимо мелькали сады, дома, люди – Алина ничего не видела. Она улыбалась и грезила. Через несколько часов она будет в объятиях Шемиота.

Христина спросила:

– Почему ты не хочешь серьезно отнестись ко мне, Алина? Разве я не заслуживаю жалости?

Алина смутилась, Конечно, все это дико, нелепо, смешно, но Христина несчастна… К ней нужно отнестись терпимо. Она возразила мягко:

– Я боюсь подобных разговоров, Христина…

– Я оскорбляю тебя?

– Н-нет… но ты выражаешь свою люб… свою дружбу так, что с закрытыми глазами тебя можно принять за мужчину… Ах, если бы твои слова говорил мне Шемиот.