Мастеровые стояли молча, понурив головы. Боярин с улыбкой рассматривал их, презрительно щурясь на небогатые наряды рабочих.

Ваня боялся поднять глаза, только украдкой рассматривал богато украшенные сафьяновые сапожки знатного вельможи.

— Что, государевы люди? Понравилось вам царское угощение? — с ухмылкой, медленно растягивая губы, поинтересовался пришедший.

Мастера, не поднимая глаз, все согласно покивали.

— А знаете ли вы, какая честь вам предложена? — громко спросил молодой боярин.

Все вновь закивали.

— Что молчите? Или вам языки развязать надо? — принялся гневаться вельможа. — А то я могу! Ишь, какие гордые, молчат все! Я вас всех сейчас…

Ваня от страха втянул голову в плечи, боясь даже оторвать взгляд от красных сапожек.

Тут в горницу вошел другой сановник, постарше, одетый ничуть не хуже первого.

— Что ты тут, Малюта, мастеровых стращаешь?! — грозно поинтересовался вновь пришедший.

«Малюта! Наверное, таково прозвище из-за маленького роста», — пронеслось в голове у мальчика.

Откуда Ване было знать, что через десять лет из этого капризного юноши вырастет самый грозный опричник, гроза почти всего московского люда?

Сколько же народа будет замучено и убито в знаменитых Малютиных подвалах, пыточных застенках, где из людей всеми правдами и неправдами будут выбивать страшные признания, доносы на близких. Так будут искоренять крамолу в государстве. Но батюшка-царь Иоанн Васильевич, многие лета царю, поверит и доверится суровому опричнику и его воинам, потому на методы искоренения крамолы будет взирать вполне милостиво. Главное, чтобы порядок был в государстве.

А пока, в 1555 году, Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский делал свои первые робкие шаги в палатах царского Кремля. Выходец из шляхетской среды, невысокого роста, а проще — малыш, Малюта пытался всеми правдами и неправдами закрепиться в Московском государстве.

— Малюта, а ну брысь отседа, чтоб я тебя не видел! Пугать он народ вздумал, мальчишка! — кричал на него боярин с небольшой бородкой и умным взглядом голубых внимательных глаз.

Малюта в мгновение ока покраснел до самых ушей и проворчал проклятия.

Подмастерье Ваня не мог сдержать лукавую улыбку, он поднял глаза и сразу напоролся на злой взгляд Скуратова.

Тот не мог скрыть своего гнева и злости. Он капризно надул губы и прошипел:

— Я вам всем еще покажу. И вам, строители, — он со злостью рассматривал и будто запоминал своего ровесника Ваню, — и тебе, дядюшка Ондрей!

— Гришка, а ну кыш, я повторять не буду! — снова шикнул на парня боярин. — А то как шелудивого пса я тебя выдеру!

Малюта, задрав нос, удалился из горницы.

— Присаживайтесь, мастера, угощайтесь, не серчайте на пацана. Норовом очень свиреп, но силенок еще не хватает, — обратился к зодчим боярин. — Звать меня Андрей из рода Курбских князей. Ответ от батюшки-царя вам принес, что после трапезы можете возвращаться к работе над храмом. Постник, сын Якова, со товарищи позже к вам присоединится. Проект его больно хорош. Батюшке-царю все приглянулось. Царь Иоанн Васильевич подробно все еще хочет рассмотреть, уразуметь. Постника не ждите, возвращайтесь. А вам перед трудным делом всем царь-батюшка деньгу жалует, каждому, за усердие, — произнеся последние слова, князь ухмыльнулся в пышные усы.

Эту новость мастеровые встретили радостными криками. Пир продолжался, вино текло рекой, а Ваня все не мог оторвать взгляд от блестящей монеты — деньги, дарованной самим батюшкой-царем, многие лета.

Даже встреча с противным мальчишкой Малютой больше не огорчала Ваню, хотя он никак не мог забыть взгляд парня, полный ненависти именно к нему, Ивану Мастеровому.

Главное, каменному храму быть на красной Троицкой площади, храму, посвященному заступнице-матушке Богородице!

— Елена Андреевна, а вы всегда будильник на полпервого ночи ставите? — усталым голосом поинтересовался следователь Яшин, заполняя новый протокол.

Лену Синицкую просто трясло от пережитого стресса, даже две выпитые таблетки валерьянки не помогали успокоиться.

С ней так всегда бывало. В моменты каких-то сильных переживаний или сложных жизненных обстоятельств Синицкая была собрана и спокойна, а вот когда все оставалось позади, девушку в прямом смысле слова начинало трясти. Вот и сейчас трясло, стоило вспомнить, что только чудо спасло ее от смерти прямо здесь, на любимой работе в музее, в храме Василия Блаженного.

Ее бешено орущий будильник услышал не только злоумышленник, но и второй охранник, дядя Петя, проводивший осмотр первого этажа; он не смог связаться по рации с охранником Седовым и поспешил на звук Лениного мобильника.

А незнакомец в черном уже вытащил из-за пояса складной нож с зазубренным лезвием и приближался к Лене явно не с дружескими намерениями. Девушка стояла, зажмурившись, практически вжавшись в фреску семнадцатого века, судорожно вспоминая все известные ей молитвы. Ноги ее стали ватными, она понимала, что сил бежать у нее нет.

То ли молитвы ее были услышаны, как-никак церковь же, то ли воззвания к святому Василию Блаженному дошли до адресата, но появившийся в дверном проеме охранник Петр Петрович показался Синицкой ее ангелом-хранителем.

— А ну, стоять, не двигаться! Буду стрелять! — Петрович начал аккуратно снимать оружие с предохранителя, вспоминая служебные инструкции.

Но раньше ничего подобного в храме не происходило, и Петр Петрович считал свою работу спокойным и тихим местом, где можно отдохнуть и телом (смотря маленький телевизор в холле) и душой, наслаждаясь искусством и видом древних икон.

Злоумышленник стоять и не подумал, он метнулся тенью мимо Синицкой, одним точным движением снес неповоротливого и грузного Петровича с ног, и тот, смешно охнув, упал.

А незнакомец в черном уже несся вперед из церкви на выход, через открытую галерею, подальше от мощей святого Блаженного.

Синицкая отмерла, подбежала к Петровичу, они вместе вызвали полицию и «Скорую» для охранника Виктора Седова. По инструкции позвонили и директору музея — Злате Ильиничне Куликовой, чтобы та проверила сохранность вверенного ей имущества.

Пока ждали подкрепления, Лена вместе с Петровичем пила в подсобке сладкий горячий чай вприкуску с валерьянкой. Ее все еще трясло и через полчаса, когда наконец-то приехал следователь Владимир Яшин вместе с командой полицейских. Охранника Седова увезли на «Скорой», врач заверил, что с ним будет все в порядке.

Яшин выглядел еще хуже, чем днем. Весь помятый и осунувшийся, с воспаленными глазами. Он явно не тянул на защитника обиженных и оскорбленных.