– Умеренность, – перечисляет Димон-А.

– Ага-ага, умеренное употребление спиртных напитков, – О’Димона пробивает на ржач.

– И ещё целомудрие.

– Ты чё вообще? Ха. Какое целомудрие? Ты где слова такие выискал? Ой, не могу! Целомудрие. Это что, была такая добродетель? Чё за бред вообще? Это всю жизнь девственником, что ли, надо быть?

– А что тут такого? Я, например, до сих пор ещё… – недоговаривает Димон-А.

– Ты? До сих пор? – удивляется О’Димон и хохочет, – как это?

– А вот так, – показывает Димон-А движение кулаком.

О’Димон заливается непрерывным хохотом.

– Чего ты ржёшь? – возмущается Димон-А.

– Самое смешное…ой, не могу… что я…прикинь… тоже…

Лысая гора – самое мистическое место в Киеве. Паранормальная активность здесь превышает все допустимые уровни. Время здесь не идёт, а бежит или стоит на месте. Здесь – иная реальность.

На первый взгляд, это обычный заброшенный парк. Но что-то в его атмосфере сквозит такое, что заставляет сердце сжиматься в тревожном ожидании. Видимо, в прошлом здесь случилось что-то ужасное, и сейчас эта жуть так и витает в воздухе.

Когда вы гуляете по Горе, то отчётливо можете почувствовать там чьё-то незримое присутствие. Кто-то неотступно следует за вами, кто-то неотрывно следит за каждым вашим движением.

То ли это морок, то ли страж горы, то ли сонмы духов казнённых и погребённых здесь преступников, не говоря уже о колдунах, ведьмах и прочих тёмных личностях в балахонах с капюшонами, которые встречаются на Лысой чуть ли не на каждом шагу.

А иногда, вернее, два раза в году, в ноябрьский и в майский канун здесь появляются ИНЫЕ.

Вот почему простой народ обходит это место десятой дорогой. Ну, какой же нормальный человек в ясном уме и в доброй памяти потащится на Лысую Гору, овеянную такой дурной славой?

Да, здесь, реально, бывает порой страшно.

Но в действительности, жизнь за пределами Лысой Горы сейчас гораздо страшнее. Люди даже не подозревают, что только здесь и можно уберечься от тех опасностей, которые подстерегают их в городе. И на самом деле, это единственное место на земле, где ещё можно спастись.

Нахохотавшись, О’Димон вновь приходит в уныние:

– Ну и где его черти носят? Который час, брат?

Димон-А, не глядя на часы, отвечает:

– Самый полдень.

– Чёрт знает что! Прошло пять минут, а такое впечатление, что мы здесь уже целый час.

О’Димон озирается, но вокруг никого: ни выше по дороге, ни ниже. Вдруг на щёку ему падает сверху что-то липкое. Сморщив нос, он брезгливо вытирается и запрокидывает голову вверх: прямо над ним на высокой ветке чёрного, до сих пор ещё не покрытого зеленью дуба вниз головой висит что-то похожее на летучую мышь.

– Срань господня! – вырывается у Димона-А, также поднявшего глаза кверху.

Взмахнув перепончатыми крыльями, летучая мышь в тот же миг слетает с ветки. Напоминая издали маленького птеродактиля, она камнем падает вниз. Приближаясь к земле, летящий ящер с каждой секундой вырастает в размерах и неожиданно превращается в иное, очень похожее на херувима, существо с четырьмя крыльями.

Приземлившись, херувим тут же складывает первую пару крыл перед собой, вторую пару – за спиной и в результате оказывается полностью прикрытым ими, словно чёрным кожаным плащом. При этом ужасное лицо ящера у него мгновенно меняется на симпатичное лицо молодого человека с чёрными кудрявыми волосами.

Выпростав из-под кожаной накидки руку, кудрявый красавчик по-свойски протягивает её Димонам и представляется:

– Михаил.

– Дима, – протягивает ему руку Димон-А.

Пожимая руку и удерживая её дольше обычного, Михаил незаметно надавливает подушечкой своего большого пальца на третий сустав его указательного пальца.

– Дима, – протягивает ему руку О’Димон.

Михаил пожимает её таким же образом.

– Очень приятно, – улыбается он им.

Димоны также улыбаются ему в ответ, не зная, что сказать. Они прекрасно понимают, что означает это рукопожатие. Тайный знак сообщает им, что это свой человек, и ему можно доверять, несмотря на то, что он прикрыт чёрным плащом из четырёх крыл.

Предполагая всё же, что крылья эти им привиделись и, что, скорей всего, это обман зрения в результате воскурения травы, они как бы невзначай пытаются заглянуть кудрявому красавчику за плечи. Может быть, там они видны?

Поняв их намерение, Михаил улыбается ещё шире и решает спуститься до их уровня.

– Ну, вообще-то…м-м-м… можете называть меня Микки.

Его обескураживающая улыбка снимает оставшуюся неловкость. Димонам кажется, что они уже знают его целую вечность.

– А у вас какой уровень, Микки… тридцать третий? – интересуется у него О’Димон.

– Бери выше.

– Шестьдесят шестой?

– Ещё выше.

– Неужели сто тридцать второй? – удивляется Димон-А, поднявшись недавно вместе с приятелем лишь на первую ступеньку тайной и могущественной пирамиды.

Микки лишь усмехается в ответ.

– Что, ещё выше? – недоумевает Димон-А.

Микки кивает ему и, не желая дальше развивать эту тему, перескакивает на другую:

– Вы, видимо, ждёте Дэна?

– Да, – кивает Димон-А.

– Дэн! – зовёт кого-то Микки и поворачивается к дубу лицом, а к ним спиной.

К удивлению Димонов за спиной херувима не видно крыльев. Чёрный кожаный плащ с длинным разрезом сзади и с двумя разрезами по бокам плотно облегает его плечи.

Микки нетерпеливо топает ногой. То, что курильщики травы видят затем, приводит их в ещё большее изумление. Из-под корней дуба выползает чёрная, землистая, похожая на аспида, змея. Она такая огромная, что втрое шире питона и такая длинная, что шесть раз обвивает метровое в диаметре дерево.

Поднявшись таким образом над землёй, аспид лукаво выглядывает из-за ствола. Изогнувши туловище своё в форме двойки, точно так, как на картине Васнецова «Страшный суд», пугающей всех прихожан во Владимирском соборе, голова змея раздувается вдруг до размеров человеческой головы.

Щелевидные зрачки его при этом сплющиваются от напряжения. Не раскрывая рта, он выстреливает далеко вперёд длинный, раздвоенный на конце язык и хитро поводит головой, как бы показывая этим, что одурачить публику ему, раз плюнуть.

– Данил! – как бы с укоризной пеняет ему Микки и вновь топает ногой.

Вильнув кончиком хвоста, аспид тут же исчезает за деревом, но через секунду появляется вновь, правда, уже в ином виде, сменив свое змеиное туловище на человеческий торс, причём почему-то с женской грудью. Но, видимо, что-то у него там не сработало, поскольку голова его остаётся прежней – змеиной.