– Митя, ты не понимаешь, – перебил его Феликс. – Мы с Заплатиным не в первый раз в жизни пересекаемся. Я после университета какое-то время служил помощником у адвоката Глазовского, пока не получил тетушкино наследство. Наши дальние родственники похлопотали перед Глазовским, чтобы он меня взял в свою контору, и он согласился вроде бы как из милости. Предоставил кусок хлеба нуждающемуся молодому человеку из хорошей семьи. Благодетель! Ну и был я у него в конторе вроде мальчика на побегушках, одна слава, что помощник присяжного поверенного. А Заплатин, как я говорил, после исключения из университета занялся политикой и был тогда уже довольно известным социалистом. И вот, представь себе, к Глазовскому обращаются представители оппозиции с просьбой защищать на политическом процессе видного борца с самодержавием Алексея Заплатина. Адвокат закрутился – и отказать неловко, ведь он, как популярный защитник, рекламирует везде свои левые убеждения, это модно, но и согласиться трудно – процесс обещает быть громким, можно подмочить репутацию в глазах властей. Ну он и решился дело вроде бы взять, но спихнуть всю подготовку на меня с тайным условием, что в последний момент он скажется больным и выступать на процессе тоже придется мне. А я до того ни разу не выступал в судах самостоятельно, только бумаги к процессам готовил, так что опыта никакого... Заплатин был уверен, что я нарочно провалил процесс и не добился его оправдания. Он не понимал, что я сделал все, что в моих силах – вместо пяти лет каторги он получил только три года ссылки, да и то вскоре попал под амнистию. Но Алексею казалось, что я мог спасти его от ссылки, но совершенно сознательно туда законопатил. Он просто возненавидел меня.

– Ну это ты, брат, хватил. Если тогда, в горячке, он и вообразил нечто подобное, то потом наверняка одумался.

– Митя, видишь ли, дело в том, что когда я готовился к процессу, мне пришлось познакомиться с близкими обвиняемого. И с его невестой Верой. Пока Алексей был в тюрьме, мы с ней просто вынуждены были часто встречаться... Ну и... Не знаю, как тебе объяснить. Как-то так вышло, что мы полюбили друг друга. Я не хотел совершить подлость, но что тут поделать? Это чувство было сильнее меня. И она тоже поняла, что ошибалась в Алексее, он раскрылся в ходе следствия с новой, неприятной для нас стороны. В общем, мы с Верой тайно обвенчались. Я ведь тебе сказал, что женат...

– Но ты не сказал, что женился на невесте друга.

– Да откуда ты взял, что Заплатин мне друг? Даже приятелем не назовешь... Если бы ты слышал, как он кричал на меня после суда! Я в жизни своей не слышал ничего подобного: «Скотина ты, Феликс, последняя! Нарочно меня в ссылку загнал, адвокатский крючок, собачий потрох, чтобы с Веркой моей поразвлечься? Я тебе еще за все отплачу, шкура!» Ужас! А сейчас мы встретились как родные. И фактически он меня спас. Даже странно... Шантрапа эта бандитская меня не прикончила только благодаря его ручательству. Он у контрабандистов, похоже, в большом авторитете. Можно сказать, я теперь Заплатину жизнью обязан...

– Ну что ж, припиши к своим неоплатным долгам еще один. И судя по всему, не так уж он на тебя и зол, раз помог вывернуться из опасного дела. Я тебе говорю, тогда, после суда, он в запале мог сказать что угодно, и судить его строго за это нельзя – сам понимаешь, судебный процесс нервы не укрепляет. А потом остыл, обдумал все на холодную голову и понял, что был не прав.

– Вот за что я люблю тебя, Митя, – за рассудительность, – заметил Феликс.

В этот момент с грохотом распахнулась дверь и в спальню ворвалась рыдающая княгиня.

– Сынок, мальчик мой, родной мой! Ты совсем не думаешь о своей матери! Только представь, что я пережила за эти дни. Я умоляю тебя, больше никогда, никогда так не поступай! Пойми, я могу просто умереть от тревоги, неужели ты мечтаешь поскорее проводить меня на кладбище?

Дмитрий встал и потихоньку вышел, чтобы не мешать излияниям материнской любви.

Феликс, несмотря на рану, провел в постели только два дня, потом, устроив больную руку на перевязи, чтобы не слишком беспокоить, стал вставать, выбираться из дома и вскоре уже вернулся к своему обычному образу жизни.

Первым делом он отправился в город повидать Заплатина.

– Поедем со мной, Митя, – предложил он Колычеву. – Я полагаю, Алексей будет рад тебя видеть. Все-таки, что ни говори, а студенческое братство – это святое! Разопьем бутылку вина, споем «Через тумбу-тумбу раз», вспомним университет... У него есть связи с девицами, так сказать, не слишком щепетильного поведения. Повеселимся по полной программе!

– Нет, Феликс, извини, но у меня к Заплатину особо теплых чувств не осталось и видеть его я не хочу, даже в компании самых развеселых девиц, – отрезал Колычев.

– За что ты так на него накрутился?

– А за что мне его уважать? В прошлом – бузотер, потом политический преступник, а сейчас уже, возможно, и уголовный. Что у него за темные дела с контрабандистами?

– Перестань. Он всего лишь помогает перебраться за границу политическим эмигрантам...

– То есть другим политическим преступникам. И ты, профессиональный юрист, полагаешь, что это в порядке вещей? Полистай Уложение о наказаниях.

– Да ну что ты, ей-богу, Митя! Мы все знаем о несовершенстве нашей политической системы...

– Феликс, общение с Заплатиным на тебя дурно влияет. Давай обойдемся без митинга на тему российской политической системы, мы – люди свои.

– Ну как знаешь, – обиженно ответил Феликс. – Надеюсь только, ты не побежишь в полицию доносить на своего университетского товарища.

– Не побегу, конечно, хотя, может быть, и следовало бы. Но донос – это как-то неблагородно. Пусть твой Заплатин живет спокойно. Но тебе, прости, я бы посоветовал не слишком с ним сближаться.

– Митя, ты забываешь, что он все же спас мне жизнь.

Феликс все чаще стал бывать у Заплатина, а Колычеву пришлось коротать время в одиночестве.

«Ну что ж, – рассуждал он, – Рахманов не нянька, чтобы всюду водить меня за руку. В конце концов, я вполне в состоянии развлечься самостоятельно. Проехаться что ли в город, посидеть в какой-нибудь кофейне...»

Он попросил у управляющего лошадь с небольшим прогулочным экипажем и отправился вдоль побережья, над обрывом, любуясь издали на море.

Проехав версты полторы, Колычев увидел впереди трех оседланных кавалерийских лошадей, вольно щипавших редкую, выжженную солнцем травку. В холодке, под кустом дикой маслины сидели солдаты в пыльных сапогах, сняв с себя карабины и шашки, и с наслаждением курили самокрутки с махоркой.

– Здорово, служивые! – поприветствовал их Колычев. – Вы что здесь делаете?

– Так что, беглого политического ловим, – ответил один из них, видимо, старший. – А вы, господин хороший, кто таков будете и откуда?

Понимая, что интерес продиктован службой, Дмитрий спокойно ответил солдатику: