Семья Дюбарри (в ту пору, когда разворачивались описываемые события, устоявшейся орфографии не было, фамилия писалась то «дю Барри», то «Дюбарри»; в настоящее время у французов принято «дю Барри», а в русской историографии закрепилось слитное написание) в истории прославилась единственно своей фамилией, которой она на весьма шатких основаниях, так сказать, облагодетельствовала знаменитую фаворитку, вышедшую из самых низов общества. Тем не менее сей клан имел полное право похвастаться благородным происхождением. Это был провинциальный дворянский род, никогда не обладавший большими денежными средствами, а потому несколько отодвинутый на второй план, хотя его представители всегда верно служили отечеству. С конца шестнадцатого века Дюбарри проживали в окрестностях Тулузы, где имели несколько владений, главным из которых был Левиньяк-сюр-Сав на границе Лангедока и Арманьяка. Там будто бы до сих пор сохранился скромный особняк, построенный семьей уже в восемнадцатом веке. Надо сказать, что в то время семейные владения имели весьма жалкий вид: в поместье Левиньяк насчитывалось всего девять дворов.

Отец Жан-Батиста был капитаном, кавалером ордена Святого Людовика. Скромность происхождения не позволяла ему питать надежды на блестящую карьеру, а потому после окончания войн Людовика ХIV он вышел в отставку, удалился в родовое поместье и в возрасте 45 лет женился на девушке также из незначительного провинциального дворянского рода. От этого брака родилось шестеро детей, три сына и три дочери, из которых к настоящему повествованию непосредственное отношению имеют старший сын Жан-Батист (родившийся в 1723 году), Жанна-Мари, с ласковым прозвищем Пиши (1727), Гийом (1732), Франсуаза-Клэр, известная под уменьшительным именем Фаншон или, попросту, Шон (1733), и Эли-Николя (1742). Последнего современники единодушно называли «единственным честным человеком в семье», ибо он упорно отказывался иметь что-либо общее с неприглядными делишками своего старшего брата. Семья жила в относительном достатке, и скончавшийся в 1744 году Антуан Дюбарри завещал каждому из детей по две тысячи ливров.

Однако старший сын не пожелал по примеру своего отца вступить на стезю воинской славы. Он изучал право в университете Тулузы, в 1743 году получил степень бакалавра и стал членом городской коллегии адвокатов. Невзирая на явную склонность ко всяческого рода дрязгам, Жан-Батист брезговал заниматься тяжбами и редко выступал в суде. Он был неглуп, но это следует отнести скорее за счет природной сметки, нежели какой-то особой одаренности. В 1748 году он женился на дочери мелкопоместного дворянина, «красивой и добродетельной особе» Урсуле-Катрин Далма де Вернонгрес, в 1749 году у супругов родился сын Адольф. В том же году скончался престарелый родственник, приходившийся Жан-Батисту крестным отцом. Он завещал молодому человеку все свое имущество, довольно солидное: поместье Сере с господским домом о двух башенках и двадцатью четырьмя гектарами плодородной земли. Заразившейся манией величия, Жан-Батист с тех пор представлялся не иначе как «высокородный и могущественный сеньор граф де Сере, сеньор Левиньяка»[10]. Это, впрочем, было типично для французов эпохи ХVIII-ХIХ веков, чья страсть к выставлению напоказ своего благородного происхождения принимала порой самые гротескные формы. Не будем забывать, что это поветрие не обошло и скромную семью Бекю, самовольно присоединившую дворянскую фамилию Кантиньи.

Жан-Батист решительно вступил на путь неуемного мотовства, принялся жить на широкую ногу, всячески пуская пыль в глаза окружающим, задавая балы и устраивая спектакли. Естественно, его небольших доходов не хватало на затыкание всех дыр в семейном бюджете, так что пришлось продать несколько сдаваемых в аренду ферм и залезть в долги. Затем «сеньор Левиньяка» решил попытать счастья на водах курорта Баньер-де-Бигор, пользовавшего популярностью у аристократии. Жан-Батист изображал из себя владетельного графа де Сере, щеголявшего в розовом жюстокоре и туфлях с красными каблуками[11]. Надо отдать должное той уверенности, с которой он отчаянно врал, умел польстить сильным мира сего и втереться к ним в доверие. Ему удалось произвести впечатление на отдыхавших на курорте герцога и герцогиню д’Антен, графиню Тулузскую. Вдохновленный своими светскими успехами, Жан-Батист решил отправиться на покорение Парижа. То ли в конце 1752, то ли в начале 1753 года он отправился в столицу, оставив в Левиньяке жену и сына.

По его собственным словам, он отряхнул со своих ног пыль провинции и отправился в Париж «со смутным стремлением к переменам и удаче, движимый амбицией без определенных целей, готовый на все и влекомый двумя главными мотивами: любовью к искусствам и тягой к удовольствиям». У него был хорошо подвешен язык, ему ничего не стоило прихвастнуть, его не стесняли никакие нравственные предрассудки. Через дальних родственников жены ему удалось устроиться на дипломатическую службу, и его несколько раз направляли с незначительными поручениями к немецким дворам. Однако члены дипломатического корпуса нашли его несдержанным, вульгарным и непригодным к службе в этой чопорной и деликатной сфере, а потому министр иностранных дел Руйе постарался побыстрее избавиться от такого сотрудника.

Тогда Дюбарри решил употребить свои способности в области карточной игры и галантных похождений. Завсегдатай игорных домов и злачных мест, он умел придать себе вид важного сановника, владетельного сеньора, прикрыть свою вульгарность изысканными манерами, в решительные минуты ему приходили на помощь хладнокровие, жестокость и наглость, которых ему было не занимать. Очень скоро Дюбарри прославился по всему Парижу безудержной гульбой, нечистой игрой в карты, огромными долгами и способностью ловить в свои сети самых красивых женщин легкого поведения. Краткая кличка «Roué» настолько отражала его сущность, что он стал известен именно под этим прозвищем. Специфический французский термин «roué» вошел в обиход во времена Регентства, им называли отъявленных распутников, открыто попиравших какие бы то ни было моральные устои, на которых, как принято говорить у русских, уже и пробу ставить негде. С точки зрения закона подобные отпетые личности подлежали казни через колесование, отсюда и происхождение этого прозвища. Однако к необузданному распутству и неистребимой страсти к игре у Дюбарри прибавились еще способность нагло обманывать направо и налево буквально всех, включая своих друзей, бесшабашный образ жизни и необыкновенная неустрашимость. Поэтому смею полагать, что в данном случае с учетом всех характерных черт этой продувной бестии перевод его прозвища на русский язык как «Прощелыга» будет вполне адекватным.