то, что говорил Захаров, невнимательно и несерьёзно, поэтому я решил пообщаться с ним наедине. И поскольку она не знала об учителе, которого встретил Захаров, я решил не говорить ей о нём до тех пор, пока сам его не увижу. Я несколько раз спрашивал Захарова, когда он представит меня этому человеку, но он всегда отвечал: «Я уже обещал вам, что когда придёт время, я вам скажу».

В середине декабря Захаров сказал, что если я всё ещё хочу встретить «этого человека», то мне нужно быть в ресторане «Палкинъ» в следующее воскресенье между шестью и семью часами вечера. Это был очень большой ресторан на пересечении Невского и Литейного проспектов. Это место обычно не посещалось офицерами гвардии. Захаров должен был прийти туда, чтобы забрать меня и отвести к г-ну Гурджиеву.

Я пошёл. Наконец появился Захаров, и мы направились к Николаевскому вокзалу на том же Невском проспекте. Неожиданно он остановился перед одним зданием и поднялся на второй этаж, где было кафе. Мягко говоря, это было заведение для абсолютно разношерстной толпы, гуляющей по Невскому днём и ночью; и если бы кто-нибудь узнал, что я там был, меня могли разжаловать.

Мы вошли внутрь, заказали кофе и стали ждать.

Через некоторое время я увидел, что к нам подходит доктор Леонид Робертович Шернвалл, которого я встречал ранее в свете, а также два человека в чёрных пальто из тюленьей кожи, оба типичные кавказцы с чёрными глазами и чёрными усами. Они были очень хорошо одеты, но кавказцы!.. Я был озадачен: кто из них был он? Должен сказать, что моя первая реакция была вовсе не благоговением и восхищением…

Все трое приблизились, и мы пожали друг другу руки. Который из двоих был он? Моя неуверенность быстро развеялась глазами одного из мужчин. Человек с «теми глазами» сел на узкой стороне стола; по его правую руку сел доктор Шернвалл с другим мужчиной, а по левую я и Захаров. Был момент тяжёлой тишины. Я не мог не заметить съемные манжеты, которые были не особо чистыми. Тогда я подумал: нужно что-то сказать… Я сделал огромное усилие над собой, и сказал ему, что хочу быть допущенным к его Работе.

Г-н Гурджиев спросил о причине моей просьбы. Может быть, я несчастлив в жизни? Или есть какая-нибудь другая, особая причина? Я ответил, что всем доволен, счастливо женат, у меня достаточно денег, чтобы не зарабатывать себе на жизнь, и у меня есть моя музыка, являющаяся центром моей жизни. Но я добавил, что всего этого недостаточно. Я сказал: «Без внутреннего роста для меня нет жизни вообще; я и моя жена ищем путь развития».

С этого момента я осознал, что глаза г-на Гурджиева необычайно глубоки и проникновенны. Слово «красивые» вряд ли подходит, но я скажу, что с того момента я никогда не видел подобных глаз и не ощущал такого взгляда.

Г-н Гурджиев выслушал и ответил, что мы позже поговорим о том, что меня интересует. «А пока, – обратился он к доктору Шернваллу, – пусть Успенский расскажет ему всё, что было сказано до сих пор, и даст ему прочесть рассказ „Проблески истины“».

Я решил спросить г-на Гурджиева, могу ли я внести деньги в его Работу. Он ответил: «Придёт время, когда я скажу вам отдать мне всё, что вам принадлежит, и вы с радостью сделаете это. Но на данный момент ничего не нужно».

Этим общение закончилось, и мы с Захаровым ушли. Долгое время я не мог говорить. Достигнув угла Литейного проспекта, я сказал Захарову о своём сильном впечатлении от глаз г-на Гурджиева. «Да, – сказал он, – я вас понимаю. И конечно, вы больше ни у кого не увидите таких глаз».

Кратко описав эту первую встречу с г-ном Гурджиевым, сейчас я хотел бы добавить что она, определённо, была спланирована лично им. Всё, что он делал, создавало для меня невыгодные условия, начиная с моего прихода в ресторан «Палкинъ» и потом в кафе, где, как сказал г-н Гурджиев, «обычно больше проституток». Всё, включая это грубое замечание, предполагало не привлечь, а скорее наоборот, оттолкнуть вновь прибывшего. Или если не оттолкнуть, то по крайней мере заставить его преодолеть сложности, держась своей цели, несмотря ни на что.

После этой встречи моя жизнь превратилась в сказку. Я читал сказки с детства, и всегда помнил их смысл: идти вперёд и никогда не забывать свою настоящую цель, преодолевать препятствия, и если твое стремление истинно, надеяться на помощь из неведомых источников. Таким образом, казалось, что если стремишься к одной великой цели, то получишь такую награду, о которой даже не мечтал, но горе тебе, если ты позволишь себе отклониться, если соблазнишься чем-то дешёвым.

Единственной реальностью теперь стало желание быть с г-ном Гурджиевым. Обычная жизнь, которая тоже была реальной, продолжалась, но уже казалась полностью ненастоящей. Таким образом, я сделал первый шаг.

После той встречи я должен был найти Успенского. Он жил на Троицкой улице, недалеко от Невского. Когда я позвонил в дверь, мне открыл военный в пенсне. Это был Пётр Демьянович Успенский. Его призвали в армию, но комиссовали из-за близорукости. Теперь ему недолго оставалось носить военную форму.

С самого начала он произвёл на меня очень глубокое впечатление; он был прост, вежлив, открыт и интеллигентен. Не тратя времени, он начал рассказывать мне то, что позже описал в своей книге «В поисках чудесного»[4]. Он знал как изумительно просто и ясно объяснить сложную схему миров, планет, космосов и пр., таким образом, что каждый, кто серьёзно интересовался этим аспектом учения г-на Гурджиева, мог легко это усвоить. В конце нашей беседы он дал мне листки с машинописным текстом первой встречи г-на Гурджиева с «кем-то», записанные одним из его учеников. Это был рассказ «Проблески истины»[5].

Как только я вернулся в Царское Село, я дал почитать эти записи моей жене. Она прочла их почти сразу же, не в силах оторваться, и в конце воскликнула: «С таким человеком я хотела бы встретиться!»

Когда я ей сказал, что уже встречался с ним… о, она была совершенно вне себя. Я объяснил ей свои причины – мы уже встретили так много людей, которые нам не нравились, что я решил увидеться с ним сам, чтобы уберечь её от разочарования. Не стоит говорить, что её желание встретиться с этим учителем было сильнее всех других желаний, и мы с нетерпением ожидали того дня, когда г-н Гурджиев вернётся в Санкт-Петербург, и