– И тебе на жизнь не хватает…

– Конечно, у меня же есть свой круг общения! Да и младшему братику хочется чего-нибудь купить.

В ее устах взрослое выражение «круг общения» прозвучало комично.

– В каком ты классе, в десятом?

– В седьмом.

Ничего себе! Такая развитая девица – и только в седьмом? – Сугуро с удивлением еще раз окинул взглядом ее высокую грудь и затянутые в застиранные джинсы широкие бедра. Грудь и ляжки совсем как у зрелой женщины, не такие, как были у школьниц в его время.

– Где ты живешь?

– А что?

– Да ничего. Просто если у тебя туго с деньгами, могу предложить работу.

– Какую? – На ее лицо вновь вернулось добродушное выражение. – Вообще-то в моем возрасте работать запрещено. Мы с подругой как-то раз толкнулись в «Макдоналдс», соврали, что мы учимся в старших классах, но нас быстро разоблачили и выставили вон.

– Все же я бы не советовал тебе брать пример с плохих девочек и заигрывать с незнакомыми мужчинами.

Как только Сугуро взял тон проповедника, девочка потупилась и, ковыряя носком землю, со скучающим видом сказала:

– Я, пожалуй, пойду.

Поднявшись со скамейки, Сугуро заметил, какие старые у нее кроссовки.

– Подожди.

Он достал из кармана бумажник Внимательно следившая за ним девочка, увидев протянутые пять тысяч иен, испуганно поджала ноги.

– Возьми, но с условием, что не будешь пускаться ни в какие авантюры. Купи себе кроссовки. И подумай о работе. Если надумаешь, позвони мне.

Написав номер телефона на клочке бумаги, он пошел, не оборачиваясь и уже раскаиваясь в том, что поддался внезапно нахлынувшей жалости. «Видали, какой щедрый!» – думал он о себе с неприязнью.

В тот же вечер, вернувшись домой, он рассказал жене, занятой вязанием, о девочке.

– Можно было бы доверить ей уборку в моей рабочей квартире.

– Ты и впрямь решил заняться ее исправлением?

– Я обещал ей найти работу. И ты освободишься…

Ему было неприятно смотреть, как жена зимой, потирая суставы, борется с пылесосом.

– Только не подумай ничего плохого.

– У меня и в мыслях не было.

Обычно Сугуро не вмешивался в хозяйственные дела, но на этот раз проявил упорство. «Сразу убьем двух зайцев», – подумал он. Жене не придется в период дождей и в холодное время года мучиться с пылесосом, и девочку убережем от дурного влияния…

– Какая славная девочка!

После того как Мицу – Мицу Морита – несколько раз убралась в рабочей квартире, жена, поначалу встретившая предложение Сугуро без особого энтузиазма, осталась довольна.

– Из того, что ты мне рассказал, вот уж не думала, что она окажется таким невинным созданием!

– Правда же, в ней есть какое-то удивительное простодушие? – кивнул Сугуро с облегчением. – Когда я увидел, как она улыбается, у меня даже закралась мысль, что у нее с головой не все в порядке.

– У нее есть два младших брата и сестренка. Я дала ей пирожное, но она не стала есть сама, взяла, чтобы отнести им. Как трогательно! Ее отец после несчастного случая так и не оправился, да и вообще он, как я поняла, чем-то серьезно болен…

Жена уже успела расспросить Мицу о ее семье.

По словам жены, Мицу оказалась совсем не такой испорченной, какой она ей представлялась. Как и договорились, девочка пришла в рабочую квартиру в субботу после школы, жена научила ее обращаться с пылесосом, показала, чем мыть ванну. То, что девочка была не по возрасту физически развита, пошло только на пользу. Вместо жены, у которой не слушались пальцы, она снесла вниз картонную коробку, набитую старыми журналами, и даже сходила в магазин за покупками.

Прошло две недели, и Мицу уже управлялась со всем сама, без присмотра хозяйки. Убираясь в гостиной и в ванной, она обычно напевала про себя какую-нибудь модную песенку.

Сделав передышку в работе, Сугуро с дивана наблюдал, как она ловко орудует пылесосом.

– Что за песня?

Благодаря ей он узнал о существовании какой-то «Кёнкён» и «Парней из Сибуи».[5]

– Я думала, вы все знаете, а оказывается, вы не разбираетесь даже в таких элементарных вещах! – засмеялась Мицу, выключив пылесос и весело взглянув на Сугуро, который, хоть и смотрел иногда телевизор, не мог отличить Тоси-тяна от Матти.[6]

– В этих вещах я полный невежда…

Мицу преподала ему урок японского языка, объяснив значение жаргонных словечек, и он, заинтересовавшись, прилежно переписал их в тетрадь.

От усердной работы Мицу раскраснелась, на щеках и шее выступили капельки пота. Глядя на это влажное мерцание, Сугуро испытывал легкое головокружение, точно приблизился к цветку с приторным ароматом. И, увы, это юное тело лишний раз напоминало ему о том, как он стар.

– Девочку не узнать, так она переменилась к лучшему.

В ответ на замечание жены Сугуро с готовностью кивнул:

– Хорошо, что мы взяли ее на работу.

– Может, сводить ее как-нибудь в церковь?

– Думаю, не стоит. Только скуку нагоним. У меня другая идея. Давай, когда она освоится с работой, съездим вдвоем в Нагасаки. Помнишь, мы как-то говорили об этом?

Сугуро уже давно подумывал о том, чтобы, как только потеплеет, свозить жену в Нагасаки. Этот город и его окрестности послужили местом действия нескольких его романов, но жена там ни разу не была. И тоже мечтала об этой поездке…

Ночью после разговора с женой Сугуро приснился сон.

Он смотрит на себя в зеркало в ванной и удивляется, как же сильно он постарел. Вокруг глаз глубокие морщины и складки, подбородок усеян маленькими белыми точками, будто продырявлен зубочисткой. Пригляделся – щетина. Неужели я такой старый?… Вдруг понял, что смерть уже совсем рядом, и с этим тревожным чувством проснулся.

На соседней кровати жена, как обычно, ровно дышала во сне. Слушая ее мерное дыхание, Сугуро всегда припоминал тиканье часов на столе в своем рабочем кабинете. И так же, как это тиканье неизменно наполняло его умиротворением, когда он, согнувшись, корпел над рукописью, дыхание спящей жены воплощало для него безмятежную гармонию их семейной жизни. Ее дыхание было исполнено душевного покоя, который она пронесла в себе со времен девичества. Так может дышать во сне только женщина, которая в детстве была окружена безусловной родительской любовью, а выйдя замуж, ни разу не усомнилась ни в профессиональных, ни в человеческих достоинствах мужа. Порой он завидовал ей, а иногда, хоть и не говорил об этом вслух, испытывал что-то вроде досады. В такие минуты ему казалось, что жена живет в мире, попахивающем мылом…