– …врешь!

– Не вру. Правда, богиня. Морская…

– Может, у тебя и отец – бог?

– Не, папашка не бог. Кормчий у меня папашка. Был.

– Был, да сплыл?

– Жена-богиня в море утопила?

– В вине!

Тресь!

Амфитрион с удовольствием проследил, как дразнила-Эвримах кубарем катится по плитам двора. Так Эвримаху и надо – вечно язык распускает. Кто это его? Ватага мальчишек загудела осиным роем, но, против ожидания, не сомкнулась, погребая под собой обидчика, а раздалась в стороны. В центре обнаружился детина в драном хитоне. Он слегка присел, выставив вперед руки-окорока – точь-в-точь учитель борьбы. Сразу видно: этому драться не впервой. Похоже, парню было все равно, сколько перед ним противников.

– Бей заброду! – крикнул Эвримах, поднимаясь на ноги.

И осекся, схвачен за шиворот Амфитрионом.

– Ты чего раскомандовался?

– А чего он дерется?! Приперся и дерется…

– А ты чего обзываешься? Я все слышал.

– А чего он врет?

– Я? Вру?! – детина обиделся. – Еще хочешь?

– Ты Эвримаха не трожь, – встрял Гий, сын терета[13]Филандра. – Ты тут вообще…

– А если б Эвримах про твоего отца так сказал? – осадил его Амфитрион.

– Я б ему в ухо дал!

– Вот он и дал.

Гий почесал в затылке – и расхохотался. Да так заразительно, держась за живот и указывая пальцем то на детину, то на Эвримаха, что вскоре хохотали уже все, включая пришлого. Один Эвримах дулся, но про него забыли.

– Радуйся! Я – Амфитрион, сын Алкея, – по-взрослому приветствовал гостя Амфитрион, отсмеявшись. Дедушку Персея он решил не упоминать, чтоб не подумали, будто он хвастается.

– Радуюсь, – согласился детина. – Я – этот… Тритон[14]я. А папашку звать Навплиандром. Третий я у папашки, вот и Тритон, значит. Ну, и в честь бога, да. Только бог, он с хвостом, а я так…

– А ты хвостом деланный! – отыгрался Эвримах.

В ответ Тритон сжал кулаки. В глазах его стояли слезы: то ли вот-вот расплачется, то ли кинется дубасить всех подряд. Амфитрион на всякий случай отступил. Таким кулачищем попадет – зашибет насмерть. Эвримаху повезло: он легкий, просто улетел. А могла голова отдельно улететь, а тело – отдельно.

– Тебе сколько лет-то, Тритон?

– Десять. И еще четыре. А что?

Эвримах выразительно постучал себя по лбу, открыв рот. Звук вышел – будто из пустого горшка. Мол, все ясно с этим Тритоном. Ветер между ушами гуляет. Где ж оно видано, чтоб матерый парняга с мелочью водился?

«Папа рассказывал, – вспомнил Амфитрион, – рассудком скорбные врать не умеют. Ума им для вранья не хватает…»

– Не слушай ты их, Тритон. Отец твой – кормчий?

– Ага…

– На корабле плавал?

– Плавает дерьмо в луже! На корабле ходят…

Фраза была чужая, не Тритонова.

– А ты сам в море ходил?

– А то! – Тритон приосанился, забыв про обиды. – С папашкой, значит, и брательниками. Я сильный! С семи лет в матросах…

– Залива… – начал было Эвримах.

Амфитрион, не оборачиваясь – как умел это делать дедушка Персей – показал ему кулак, и Эвримах заткнулся.

– А в Тиринфе ты как оказался?

– Дык с папашкой я! Он к вашему, значит… К Персею. Он там, а я жду.

Тритон поразмыслил и уточнил:

– Тут.

– Зачем?

– Папашки нет, вот и жду!

– С тобой все ясно. Отец твой зачем к Персею пришел?

– Ну ты совсем глупый… Воевать пришел.

– С кем?!

На миг почудилось невообразимое: какой-то кормчий, отец придурка-Тритона, прибыл в Тиринф, чтобы объявить войну Персею Горгоноубийце. Сейчас выйдут на двор, шлемоблещущие, и сойдутся на копьях… К счастью, Тритон развеял это дикое подозрение, заменив его на еще более дикое:

– С гадом этим… С Косматым. С кем же еще? Папашка раньше боялся. Винище год лакал. Неразбавленное. Орал ночами – я аж прятался. А потом как даст кулаком в стену! Все, мол. Иду, значит, к Персею. Косматого бить. За наших утопленников. Айда со мной, болван? Ну я и айда. Куда ж я без папашки?

От слов парня Амфитриона пробрала дрожь. Косматого бить? Танцует во дворе одержимая – эвоэ, Вакх! Ветер пахнет кровью – эвоэ, Вакх! Топчут кони грозного Ликурга – эван эвоэ, Вакх! Слишком много за один день для впечатлительного мальчишки. Может, потому и вступился Амфитрион за пришлого, потому и развязал язык пустоголовому здоровиле: слушать бесхитростные байки про волны и корабли. Забыть о вакханалии, о грозовой туче над Тиринфом… Не получилось. И тут – Косматый. Неужели это и есть проклятие?

– Ты ничего не путаешь? С чего бы кормчему воевать с Косматым?

Тритон в ответ осклабился – мол, меня не проведешь! Из уголка рта на хитон закапала слюна, но парень этого не заметил, увлечен беседой. С ним говорили, его слушали; он – в центре внимания! Связная речь давалась Тритону с трудом, но он очень старался.

– Дык все ж знают! Про Персея. Что они с Косматым… ну… Враги, значит! Вот папашка и решил… К Персею, да. Чтоб тоже, это… Косматого по шее! За брательников, за команду нашу… Мы ж не знали, что он… Ну, продать хотели, не без того… А он, гадюка… наши потонули-то, значит, – Тритон шмыгнул носом. – На дно пошли. Одни мы с папашкой остались. Чисто сироты. А мы ж пираты, мы за своих глотку рвать должны…

– Пираты? – ахнул Амфитрион.

И больше не перебивал.

Икария скрылась за горизонтом. Ладья переваливалась на пологой зыби, как баба на сносях, ковыляющая по гальке берега. Корабль забирал на восток, в сторону не видного пока острова Самос. С небес исправно жарил Гелиос – из каждой волны подмигивал, слезу из глаз вышибал. На небе – ни облачка. Сплошь выцветшая бирюза, без единой белой трещинки. А вот поди ж ты – упала на море дурная муть. В пяти стадиях не разглядишь ничего: парное молоко…

Что за напасть, Тифон ее заешь?