– Заменить тебя? – Мать выпрямилась. – Не знай я тебя, подумала бы, что ты бросаешь мне вызов.

– Я… я не хотела, мама. – Я поежилась. – Но если уж я должна выйти замуж, то предпочла бы какого-нибудь испанского гранда.

– Хватит! – Она ударила по подлокотникам кресла так, что зазвенели перстни. – Вот уж действительно – за испанского гранда! Как будто я отдам свою дочь кому-то из этих стервятников! Их алчность и тщеславие разрушили Испанию; если бы не я, у нас и поныне царил бы хаос, а они набивали бы кошельки мавританским золотом. Ты разве не слышала, что я сказала? Ты будешь императрицей Габсбургов. Я выбрала тебя для этого великого дела.

Возможно, мне следовало испугаться, понять, что я проиграла битву. Но вместо этого твердо ответила, почти не узнавая собственного голоса:

– Я никогда об этом не просила.

Мать рассерженно встала и подошла к окну. Секунды тянулись словно годы. Когда она наконец заговорила, слова ее вонзались в меня, точно стрелы.

– Ты сделаешь так, как тебе сказано. Фландрия – уважаемое королевство, которым Филипп правит с самого детства. Его родословная безупречна, а двор славится своей роскошью. Уверяю тебя, ты почувствуешь себя как дома.

К моим глазам подступили слезы. Я видела, как исчезает, подобно сну, мое детство, беззаботные прогулки по саду, которыми я никогда больше не смогу насладиться. Меня не волновала репутация Филиппа или его двор. Ничто не могло сравниться с красотой Испании.

– Мама, прошу тебя! – Внутри у меня все оборвалось. – Это в самом деле обязательно?

Она повернулась ко мне:

– Кортесы дали согласие, и документы о помолвке уже подписаны. Я не могу пренебречь благополучием Кастилии из-за твоих капризов.

Комната вокруг меня закружилась. Я едва слышала мать, которая вернулась к столу.

– Ты отправишься во Фландрию не одна. Донья Ана поедет с тобой и будет вести твое хозяйство, и у тебя будет своя прислуга. Само собой, Филипп позаботится о твоем благополучии, как и подобает хорошему мужу. Ты сама поймешь, что все твои страхи – лишь от волнения, естественного для невесты. Мы все в свое время через это прошли.

Для меня уже выбрали окружение, мать даже решила, как будет ко мне относиться мой муж. Перед моими глазами возник образ Боабдиля, стоящего перед ней на коленях на выжженной земле.

Я сглотнула слезы. Унижаться перед ней я не собиралась.

– Когда? Когда я должна ехать?

– Не раньше чем через год, хотя нам многое предстоит сделать, – оживленно заговорила мать. – Я знаю о твоих успехах в учебе, но, поскольку у тебя было мало возможностей попрактиковаться во французском, я найду тебе опытного учителя. Тебе также следует продолжить совершенствоваться в музыке и танцах. Насколько я знаю, фламандцы ценят эти искусства.

Мое будущее было расписано с такой же точностью, какую она продемонстрировала в битве с маврами. Я была всего лишь еще одним бойцом ее войска, еще одной пушкой в ее арсенале.

В это мгновение я ее возненавидела.

– Меня ждет работа. – Мать опустила перо в чернильницу и придвинула к себе стопку бумаг. – Завтра после уроков составим твой ответ Филиппу. Поцелуй меня и иди помолись.

Казалось, что до завтра еще целая вечность. Не чувствуя под собой ног, я как-то сумела коснуться губами ее щеки, присесть в реверансе и дойти до двери. Положив руку на засов, я остановилась: подумалось, что мать смягчится, позовет меня, не позволит уйти просто так.

Но она уже склонилась над бумагами.

Я прошла мимо женщин в коридоре, сжимая в руке письмо. Сорайя поднялась из своего угла, вопросительно глядя на меня. В свои комнаты я вернуться не могла – сестры наверняка не спали. Они бы не дали мне покоя, не выведав у меня новости, а потом… Господи, потом я разревелась бы, как ребенок, как идиотка, как Исабель в ее нескончаемом горе! Я не могла с ними видеться – пока. Нужно было побыть одной где-нибудь в укромном месте, чтобы дать выход злости и тоске.

Подобрав юбки, я побежала, скользя между удивленными стражниками и девушками-рабынями, которые поспешно приседали, роняли корзины с высушенным на солнце бельем. Я бежала, словно за мной гнались, пока не вырвалась, задыхаясь, на открытый внутренний двор. Сорайя следовала за мной по пятам.

Меня окутал запах жасмина. В звездном небе висел серп луны. Слышался шум воды, изливающейся из пасти каменных львов вокруг фонтана. Стоя в текущей по желобу воде, я медленно повернулась и взглянула на изогнутые арки Альгамбры, на узорчатые фронтоны и мраморные скульптуры.

Вокруг царила тишина. Все изменилось. Мир, который я так любила, не стал бы меня оплакивать, даже не почувствовал бы моего отсутствия. Он продолжал бы существовать вечно, безразличный к красоте, и стены его поглотили бы эхо ушедших.

Я почувствовала прикосновение стоящей рядом Сорайи. Она обняла меня за плечи, и я дала волю слезам.

Мы отправились из Гранады в Кастилию вечером, чтобы избежать жары. Путешествие предстояло утомительное: недели езды верхом на жесткой спине мулов. Когда мы выехали на извилистую горную дорогу, спускавшуюся в долины Андалусии, я оглянулась.

Стены Альгамбры на холме в сумеречном свете обрели аметистовый оттенок. Над ее башнями простиралось фиолетовое небо, испещренное похожими на стеклянные блестки звездами. Вдоль дороги стояло несколько крестьян, махая нам на прощание; в деревнях лаяли собаки. Нынешний конец лета ничем не отличался от прошлых, словно на следующий год мы собирались вернуться сюда, как обычно. Затем мы миновали груду камней на обочине, где, как говорили, Боабдиль в последний раз взглянул на Гранаду и заплакал.

Как и он, я думала, увижу ли когда-либо мой заветный дворец.

* * *

Три недели спустя мы добрались до засушливых равнин Кастилии и города Толедо. Город возвышался на скалистом холме над рекой Тахо, лучи закатного солнца падали на прекрасное скопление белых и охряных зданий, увенчанное собором. Мне всегда нравились узкие кривые улочки и запах свежего хлеба по утрам, цветы во дворе за воротами монастыря, великолепные арки в стиле мудехар, с высеченными на них тайнами побежденных мавров.

Теперь же город казался мне тюрьмой, где мое будущее решалось без моего участия. Толедо являлся официальной резиденцией кастильских кортесов, совета вельмож и чиновников, которых избирал каждый крупный город Кастилии. Моя мать основательно урезала власть кортесов, прекратив царившую до ее вступления на престол анархию, однако ей все так же приходилось обращаться к этому органу за одобрением налогов и прочих крупных расходов, а также королевских союзов и присвоения титулов ее наследникам.

Именно кортесы одобрили мою помолвку.

Пока мы ехали по крутой дороге в сторону алькасара, я молчала, плотно сжав губы. За все время пути я почти не разговаривала, и мое раздражение лишь усилилось, стоило мне оказаться внутри старого замка: похожей на пещеру мрачной норы с постоянно сырыми стенами. После заросших олеандром двориков Альгамбры здесь мне было тяжело дышать. И что еще хуже, здесь начались мои серьезные уроки французского, которые давал лишенный чувства юмора учитель. Он читал бесконечные лекции и заставлял меня ежедневно декламировать гласные.