«Может, жена умерла так рано, всего-то пятьдесят девять ей было, что не могла видеть сына-пьяницу, всё корила и терзала себя, мол, я виновата, я не доглядела, я не уберегла».

Так думал, горестно вздыхая, Михалыч, виня себя так же, как и жена когда-то.

Чтобы разглядеть находку он протёр влажной тряпкой пол в большой комнате, и на сухой пол стал раскладывать листы, как карты в пасьянсе.

Листов было восемь, общая длина фотообоев составляла ровно три метра, а ширина два с половиной метра, то есть, они должны были бы занять всю стену напротив окна, если их поклеить, но увидеть всю картину Михалыч не мог, только частями, так как мешала мебель.

Приветливая продавщица в магазине «Всё для ремонта» дала Михалычу тоненькую брошюру, в которой описывалось и было показано на рисунке, как правильно клеить фотообои.

Купив всё необходимое и придя домой, Михалыч переоделся и начал решительно сдирать со стены старые-старые обои.

Потом он всё удивлялся: откуда появилась в нём эта уверенность, почему, не задумываясь, он приступил к работе, почему именно эти обои, и почему, наконец, они свалились ему под ноги как будто с неба.

Через два дня в большой комнате Михалыча, на стене напротив окна красовалась картина.

Это была степь.

Ни машины, ни дерева, ни человека, ни птицы, ни верблюда или хотя бы ослика… никого, ничего

Только степь, небо и солнце.

Заходящее солнце… Закат в степи, где простор такой, что видно во все стороны до самого горизонта, и где раскалённое, уставшее за день солнце, медленно и неотвратимо опускаясь, дарит перед ночным отдыхом свой пылающий закат, свой салют, свою симфонию цвета… Когда огненные, оранжево-красные цвета неба размываются холодными оттенками то фиолетовых, то зелёных, то синих мазков… лишь дымятся лёгкие, белые облака… и вот уже скрылось за горизонтом наше солнце, только узкая, огненная полоска неба, как тающие угольки на границе неба и земли… она всё тоньше, и всё темнее здесь, на земле… но горят огнём, как брызги заката, красные тюльпаны, ветер колышет седой ковыль и сочные травы, и приходит прохлада, скоро ночь… ночное небо, звёзды и степь.

Диван стоял у боковой стены, Михалыч переложил подушку на другую сторону так, что теперь, засыпая и просыпаясь, он видел степь.

Окно большой комнаты выходило на запад, и когда перед ним на стене сливались два заката – один за окном, другой на картине, Михалыч не мог глаз отвести от такого чуда чудного, и в эти протяжные, молчаливые, закатные часы он старался быть дома.

Впрочем, картина была хороша в любое время.

Занимая всю стену напротив окна, она была как дверь в другой, просторный и несуетный мир.

Где же была сделана эта удивительная фотография?

Осмотрев футляр и не найдя информации, Михалыч однажды, протирая пол в комнате, увидел внизу картины мелкую надпись, он надел очки и прочёл: «Степь. Заповедник…»

Название заповедника было стёрто.

Но с того дня Михалыча не отпускала мысль – где находится этот заповедник?

В итоге, он оказался в библиотеке, которая располагалась в доме напротив.

Интеллигентная, пожилая библиотекарша, взяв паспорт, записала его в библиотеку и спросила:

– Что вас интересует?

А Михалыч в свои шестьдесят пять лет был последний раз в библиотеке, дай Бог памяти… наверное, лет пятьдесят назад. Страшно сказать – полвека назад!

«А когда? – оправдывал сам себя Михалыч. – Работа, семья, друзья… опять же в домино надо сыграть во дворе».

– Мне бы что-нибудь про степь, – неуверенно произнёс он.

– Могу предложить «Степь» Антона Павловича Чехова, – вежливо сказала библиотекарша.

– Чехов? – повторил Михалыч. – Да нет, дайте, пожалуйста, по географии что-нибудь.

– Есть школьные учебники по географии для всех классов, там и про степи есть. Хотя, подождите минутку, – она взяла с полки большую красивую книгу, – вот новый атлас нашей страны, и в нём, в отличие от многих, не только карты, но и описания различных природных зон. Хотите посмотреть? – и она протянула Михалычу книгу.

А он забыл, когда держал в руках книгу, задумался:

«Наверное… наверное, когда внучке про Айболита и Дюймовочку читал».

– Что с Вами, Матвей Михайлович? – в голосе библиотекарши слышалась тревога.

– Извините, как вас по имени-отчеству?

– Лариса Михайловна, – она улыбнулась, – тоже Михайловна. Давайте я вам открою главу, где рассказывается про степи.

Взяв книгу, Лариса Михайловна полистала её:

– А знаете, Матвей Михайлович, в этой замечательной книге есть раздел о заповедниках.

– О заповедниках? – взволнованно переспросил Михалыч.

– Да, о заповедниках нашей страны, может быть не всех, но у нас есть и другие книги. Или вас интересуют другие страны?

– Спасибо, другие страны не интересуют.

– Вот, посмотрите, пожалуйста, – Лариса Михайловна дала Михалычу книгу, открытую на странице, где была… была та самая фотография, что висела на стене у него дома.

Из библиотеки он вышел счастливый.

Как-то осенью, во дворе дома Михалыч встретил своего старого приятеля Николая, живущего в соседнем подъезде.

– Привет, Михалыч! Что-то давно тебя не видно. Не болеешь?

– Да нет, спасибо, здоров, кажется.

– Приходи завтра, в домино сыграем, как раньше. Наши спрашивают о тебе.

– Скажи, Коля, со мной всё в порядке.

Теперь, в свободное время, Михалыч изучал степные заповедники.

Их оказалось много, а тот, где была сделана фотография, поразившая Михалыча, располагался сравнительно недалеко: три часа на электричке до Москвы, а далее автобусом двадцать семь часов… Много, больше суток, но автобусы ходили часто, да и цена на билет была вполне доступная.

Потом час-полтора местным автобусом и ты в заповедной степи.

Однажды ночью Михалычу не спалось, он встал, подошёл к окну.

Шёл снег, ровный, тихий, на улице сугробы, деревья и машины в снегу, а небо облачное, ни одной звезды, но от снега белым-бело, чисто и светло.

Михалыч пошёл на кухню, согрел чай.

И так тоскливо и тошно было у него на душе:

«Даже поговорить не с кем. Тони нет, а сынок… сынок на днях придёт и опять деньги будет просить, опять пьяный. Эх, что за жизнь! Верно жена говорила, что мы сами виноваты, что единственный наш ребёнок дошёл до жизни такой – семью бросил, дочку не видит, не работает, женщину нормальную найти не может, все такие же, как и он, я и имена их не помню. Кстати…»

Михалыч встал и пошёл в большую комнату, где в шкафу лежала записная книжка с телефонами и адресами, включил свет, стал листать: