она видела их смерть. Зачем было брать с собой ребенка, никак не пойму?! Просто чудо, что Санни вовремя заметил патруль защитников.

– Да-да! – возмутилась ее собеседница. – Глупое желание полюбоваться красотами природы до добра не доводит. Здесь много таких, чьи родители ходили за стену, послушать пение птичек. И к чему это привело?! Столько детей на попечении города! Теперь корми их, одевай, лечи, образование давай. И все за счет других. Я иногда думаю.., – задумчиво растянула слова директриса. Подозрительно сузив глаза при этом, прошлась по мне изучающим взглядом. – Некоторые родители намеренно совершают суицид. Рожают детей, а содержать их сил не хватает. Вот и выбирают более легкий путь – вешать их на шею другим. Кукушки, не иначе. В Фениксе следует ввести более жесткий контроль над рождаемостью. Выдавать разрешения на рождение ребенка только после тщательной проверки на пригодность к воспитанию детей…

Пока она говорила это, я блуждала взглядом по кабинету. На столе директрисы заметила именную табличку. «Элоиза Паркинсон» – прочла имя на ней. Тучная, просто огромная женщина, сидела напротив меня, поглотив своим телом все кресло, и размышляла вслух о возможной причине, смерти моих родителей. Доктор Лейси неодобрительно нахмурилась, когда я вынула из кармана куртки блокнот и карандаш, которые мне выдали для общения с другими людьми. Я написала на новой странице.

«Разрешите разъяснить, госпожа Элоиза! Моих родителей убили не ночные твари, а один из Защитников. На моих глазах он оторвал голову моему отцу, а до этого я слышала предсмертный крик матери. Моя фамилия – Мартин. Я дочь профессора Гарри Мартина»

Я вырвала страничку блокнота и пододвинула ее по столешнице директрисе.

Доктор Лейси выразительно закатила глаза. Она читала подобное не раз. Все взрослые вокруг меня читали. Сочувственно кивали головами, гладили меня по волосам, но никто мне при этом не верил.

– Фантазии на фоне пережитой трагедии, – говорили они. – Один образ лег на другой, и все в ее голове перемешалось. Приняла кошмар за действительность…

Они много версий выдвигали, пытаясь найти причину моей нездоровой лживости, и старались вылечить меня от нее. Потому что, по их словам, у профессора Мартина и его супруги никогда не было детей! Расследование в их доме показало, что они погибли гораздо раньше – до того как меня нашли за стеной Феникса. Их же тела или останки так и не были обнаружены. А еще я они убеждены в том, что я вру, потому что ни один ребенок моего возраста не способен преодолеть расстояние от дома профессора до Феникса пешком за такое короткое время. В мои слова, что я превозмогая себя, пробежала это расстояние за целый световой день – никто не воспринял серьезно.

Элоиза Паркинсон приняла от меня листок. Бегло пробежалась глазами по написанному ей посланию и глянула на доктора с кривой вопросительной улыбкой. Та ей в ответ развела руками – не смогли, мол, вылечить.

Директриса досадно сжала толстые губы в линию, принимая тот факт, что на ее попечении теперь будет психически больной ребенок и, скомкав мою записку, швырнула ее в корзину для мусора. Я отвела от нее взгляд и уставилась влажными глазами в одну точку на стене. Боль и ярость переполняли меня от собственного бессилия. А еще ненависть. Дикая, бешеная ненависть к тому из-за кого я утратила способность говорить. Из-за кого меня принимают за лгунью. К тому чье лицо мне теперь снится в кошмарах. Кого я поклялась убить!

А потом Элоиза Паркинсон посмотрела на меня и нежно улыбнулась, изображая материнскую любовь. Не заботясь о том, что она слишком фальшиво смотрится со стороны на ее круглом с тройным подбородком лице.

– Здесь позаботятся о тебе, милая, – сказала она.

Но я ей не поверила. И не зря…

Глава 7

Доктор Лейси ушла, а я осталась. Миссис Паркинсон великодушно разрешила называть себя мамой. Я сделала вид, что не услышала. Мама у меня одна и называть ею ту, кто не может даже улыбнуться искренне тебе – я не буду.

Из ее кабинета меня отвела в общую детскую спальню одна из подручных директрисы. Детей в приюте было много, а места для них мало. Кровати в комнате располагались тройными ярусами. Но когда меня туда привели – спальня пустовала. Днем все дети или в учебном классе или в игровой. Согласно возрасту распределялись на дневные занятия.

Сальма – таким именем представилась помощница Элоизы. Мне и эта женщина не понравилась. Слишком радостно и довольно улыбалась, разглядывая меня, пока вела в спальню. Бойко приговаривала при этом, что давно к ним не поступало таких красивых девочек. Все что она потом со мной делала, укрепило меня в мысли, что и ей доверять нельзя.

Пока не было других детей, она приказала мне лечь на одну из пустых кроватей, а до этого раздеться до гола. Тщательно осмотрела мое тело, проверила на наличие шрамов и дефектов. Отмеряла метром длину моих рук, ног, обхват бедер, талии и груди. Все якобы для того, чтобы узнать мой размер одежды. Только зачем она для этого еще смотрела мне между ног – для меня осталось загадкой. Неприятной и подозрительной. Записав все измерения себе в блокнотик, она приказала мне одеться и ждать малышей. Когда их приведут с игровой комнаты, то меня вместе с ними отведут на обед. Мне выделили спальное место и ячейку с номером во встроенной в стене гардеробной, где я должна хранить свои личные вещи.

Так началась моя жизнь в приюте. Я была нелюдимая, замкнутая из-за своей немоты. На всех смотрела из-подо лба. А все потому, что мне никто не верил. И среди своих сверстников и более старших детей я не нашла понимания. За глаза надо мной смеялись и крутили пальцем у виска, но в лицо никто не осмеливался. Меня боялись. Я ведь ненормальная. Настойчиво утверждаю, что Защитники лжецы, а не я. Что они могут убивать нас, что намеренно ввели в заблуждение всех людей своей обманчивой личиной добрых спасителей человечества.

И больно бью к тому же, если меня дразнить по этому поводу.

Я молчала еще четыре года. Раз в год Сальма отводила меня в кабинет директрисы, и они уже вместе обмеряли меня. Объяснение для меня одно – я расту и им нужно знать мой размер. Только почему именно так поступали только со мной – они не удосужились рассказать. Молча отправляли мои настойчивые вопросы в мусорную корзину.

В конце четвертого года