Мебель в стиле рококо была обита зеленым шелком в мелкую желтую полоску, точь-в-точь как в его комнате. На окнах висели гардины в тон, и, поразмыслив, он решил, что по-прежнему находится в своем номере в гостинице «Атеней». Это его немного успокоило.

Тут взгляд агента Пирогова упал на особу, которая удобно расположилась на оттоманке наискось от него, и он вытаращил глаза. Светлая блондинка с карими глазами, опершись локтем о изголовье и покачивая носком туфельки, преспокойно читала «Revue historique» – «Историческое обозрение». Возле нее в ряд стояли пять его чемоданов, причем их содержимое валялось на полу в полном беспорядке. Собственный багаж Амалии Тамариной – простите, мадам Амели Дюпон – был тут же, в несравненно лучшем состоянии.

Агент Пирогов попытался привлечь к себе внимание и обнаружил, что не может издать ни звука. Во рту у него был кляп. В негодовании агент Пирогов прохрипел нечто нечленораздельное.

Амалия подняла голову. В глазах ее сверкнули и погасли золотистые искры.

– А, вы уже пришли в себя! Прекрасно.

Она положила «Ревю историк», поднялась с места и подошла к Пирогову. Но, когда она вытащила кляп из его рта, из последнего посыпался такой град ругательств, что она тотчас же вернула кляп на место.

– Нет, нет, – сказала Амалия совершенно спокойно, как будто ей каждый день приходилось оглушать и связывать здоровенных мужчин, – так дело не пойдет. Или вы будете вести себя прилично, или мне придется принять меры.

Пирогов, бешено вращая глазами, судорожно задергался, и во взоре его легко можно было прочитать все то, что он не мог высказать. Амалия кротко пожала плечами, вернулась на оттоманку и снова углубилась в чтение.

– Ну, – спросила она через некоторое время, – так вы готовы поговорить спокойно или нет?

Она извлекла кляп изо рта Пирогова, который некоторое время молчал, стараясь отдышаться, после чего обрушил на нее поток энергичных выражений, в котором слово Teufel[7]повторялось 24 раза, Gott[8]– семнадцать раз, а слова, не включенные в словари, – и того чаще.

– Человек, испытывающий сильное эмоциональное потрясение, как правило, возвращается к своему родному языку, – бесстрастно заметила Амалия. – Иными словами, сударь, вы только что доказали, что я была совершенно права. Вы – не агент Пирогов.

Ее собеседник поперхнулся и в изумлении уставился на нее. Амалия только пожала плечами.

– Так я и знал, – горько сказал «агент Пирогов», окончательно переходя на язык Шиллера и Гёте. – Мне никогда не везло с блондинками. – Он заворочался на месте, тщетно пытаясь ослабить путы. – Если вы думаете, что вам это сойдет с рук…

– Где агент Пирогов? – спросила Амалия просто.

Пленник тяжело засопел.

– Надеетесь его вызволить? Кто он вам – муж, любовник?

– Нет, – серьезно сказала Амалия, – муж он мне только по паспорту, и я даже не знаю, как он выглядит.

– Не знаете? – остолбенел пленник. – Черт подери… Тогда как же вы раскусили меня?

Амалия немного подумала.

– Я сопоставила факты, сударь. Уже когда вы отказались говорить по-русски, я начала подозревать неладное. Конечно, это могло быть лишь плодом моего воображения, но на всякий случай я расставила вам ловушку, и вы в нее попались.

– Ловушку? – подозрительно спросил ее собеседник. – Что еще за ловушка?

Амалия сладко прищурилась.

– Русская пословица. Помните? В нашем языке нет пословицы «На хитрую кошку всегда найдется хитрая мышка». Это французское выражение. А по-русски говорят: «Нашла коса на камень».

Пленник сдавленно застонал и яростно дернулся, но веревки выдержали.

– А потом вы подтвердили мои подозрения, отказавшись от визита в российское посольство, – добавила Амалия. – И я окончательно убедилась, что вы не тот, за кого себя выдаете. А то, что вы проделали с моим кофе… – Она пренебрежительно передернула плечами.

– Кофе? – оторопел пленник. – О, проклятье! Так вы… так вы догадались? И… и поменяли местами чашки? Но когда же вы успели?

– Пока вы смотрели мне в глаза, – спокойно отозвалась Амалия.

Вспомнив, что совсем недавно он как зачарованный таращился на юную обольстительницу, пленник вышел из себя и снова разразился ругательствами.

– Может быть, хватит? – спросила Амалия, которую все это уже начало утомлять. – Кто вы такой, в конце концов?

– Я вам ничего не скажу, – сухо произнес ее собеседник. – Можете пытать меня, если хотите, но от меня вы не добьетесь ни слова.

Амалия вздохнула.

– Хороший совет, но я еще никогда никого не пытала и боюсь по неловкости причинить вам боль.

– Вы что, издеваетесь надо мной? – прохрипел пленник.

– Бедный Пирогов, – продолжала Амалия. – Держу пари, вы сыграли на его слабости к картам. Я нашла у вас две крапленые колоды в чемодане.

– Думайте что вам угодно. – Он поглядел на часы, показывавшие без пяти шесть. – Кстати, вы не боитесь опоздать на поезд, фройляйн? А то «Дельфин» уйдет без вас, а с ним – и Висконти вместе с «Ледой».

– Берлинец и, судя по всему, образованный… – заметила Амалия, словно не слушая его. – Когда не выражаетесь, как пьяный ямщик, конечно. У австрийцев более мягкое произношение. Значит, вы и ваш несговорчивый приятель – из германской разведки, потому что на англичанина вы вовсе не похожи.

– Мой приятель? – всполошился разоблаченный немец. – Что вы сделали с Гансом, черт побери?

– То же, что и с вами. – Амалия была любезна и лаконична, как надгробный памятник. – Правда, кофе он не пьет, так что мне пришлось его успокоить иначе.

– Мой бог! – застонал немец. – Так вы убили его?

– Зачем? – удивилась Амалия. – Просто с ним случилось досадное недоразумение. Он случайно ударился головой о канделябр, который я держала в руке.

– Ах, случайно! – вскипел германский агент. – Чем больше я гляжу на вас, тем больше мне хочется вас прикончить!

– Да? – отстраненно заметила Амалия. – Говорят, все супруги в конце концов приходят именно к такой мысли.

Агент побагровел.

– С каким бы удовольствием я придушил вас, – промолвил он с печалью. В глазах его появился кровожадный блеск. – Из-за вас мой повелитель не получит Леонардо!

– Пф… – фыркнула Амалия. – Зачем этой старой развалине Вильгельму Леонардо? А вот наша галерея очень от него выиграет. «Леда» будет великолепно смотреться рядом с «Мадонной».

– Да? – язвительно прохрипел немец. – И кто же, позвольте спросить, придет туда любоваться на них – толпы невежественных скифов?

– Полегче, сударь, полегче! – осадила его Амалия, которая на дух не выносила шовинизма, вне зависимости от того, какой народ подвергался уничижению. – Я же не обзываю вас напыщенным немецким чурбаном, хоть и имею на это право после того, как провела вас.