— Да он у них не заперт! — совершенно резонно отметила Котя.

— Значит, даже мешка картошки не найдем, — резюмировала Чуча.

Тем не менее, понукаемые желанием легкой наживы, они распахнули объеденную ржавчиной крышку и сразу увидели нарядно сияющий светлым металлом чемоданчик.

Примерно в это время довольно далеко от всех описываемых мест Катя, стоя перед зеркалом шкафа, со вздохом произнесла:

— Что парикмахершу ни попроси — все равно сделает то, что умеет!..

Уже прошло почти полгода, как Катя стала носить новую (и, между нами говоря, не очень суразную) фамилию — Чикильдеева. Мужчина по имени Всеволод, наградивший ее этой фамилией, а заодно испортивший чистую страницу в ее паспорте прямоугольным штемпелем и въехавший к ней с двумя чемоданами плохо отглаженных вещей, стоял тут же, рядом, и, сопя, завязывал галстук.

— Ты помнишь, что эта неделя — последняя для твоего троллейбусного проездного? — спросила Катя, оторвавшись от зеркала.

Сева с обожанием кивнул:

— Помню.

За минувшие несколько месяцев он уже смирился с тем, что вещи в жилище нужно раскладывать в унизительном порядке, а также с некоторыми другими совершенно невозможными изменениями в своей жизни.

— Ты должен сегодня выглядеть на миллион долларов, — говорила между тем Катя, поправляя на Севе галстук. — Не вечно же тебе быть администратором на выставках!

Очевидно, Сева и Катя отправлялись на какое-то важное мероприятие.

— Ты ничего не понимаешь! — возразил Сева. — Выставочный администратор — самая необычная и ответственная должность. Ты даже не представляешь, на какие хитрости приходится порой идти, чтобы выявить тех, кто незаконно пользуется на стендах электрочайником! А однажды я подсчитал, что мне пришлось за полдня добежать от грузовых ворот до дирекции двести семнадцать раз! Иногда я кажусь себе одновременно Джеймсом Бондом и Суперменом.

— Скорее — каким-то Микки Маусом в этом твоем форменном синем костюме с красным галстуком, — вздохнула Катя.

Достаточно вспомнить первый роман о Севе и профессоре, чтобы убедиться в справедливости Севиных слов. А также понять, что Катя тоже в какой-то степени права.

— Если бы не моя выставочная закалка, — продолжал Сева, — то неизвестно, как бы обернулось дело во время наших с профессором Потаповым путешествий по московским подземельям.

— К счастью, это все в прошлом, — резонно заметила Катя.

— И очень хорошо, — согласился Сева. — В животе становится холодно, когда вспомнишь некоторые эпизоды.

— И не вспоминай, — велела Катя. — Этот твой профессор при всех его достоинствах — совсем из другого мира, который давно утонул в прошлом. А ты должен думать о будущем. Хватит тебе вкалывать, как негру в шахте, в твоей выставочной лавочке. Ты достоин большего.

— Ты права, — покорно сказал Сева. — Наверное, профессор сейчас сидит среди своих книжных завалов, читает что-нибудь нечеловечески заумное и пьет чай с лимоном.

— Вот и пускай сидит где-то там и пьет чай с лимоном, — заметила Катя. — А нам пора ехать. Поедешь в новом синем плаще, в ботинках, которые я тебе вчера купила, в английском бордовом кашне и в жемчужных запонках дяди Миши.

— А я не буду похож на райскую птицу из Новой Гвинеи? — на всякий случай поинтересовался Сева.

— Во-первых, я не знаю, что это за птица, — заметила Катя, — а во-вторых, если это нужно для дела, то можешь быть похожим на кого угодно.

— Ладно, пусть будет райская птица, — покорно согласился Сева.

— Никаких лимонов, дорогой профессор Потапов! — категорически сказал человек, которого можно было бы назвать лысым, если бы не две свалявшиеся волосяные гривы за ушами, напоминающие рога.

— Ты же знаешь, Филипп, что я по вечерам пью чай с лимоном! — почти умоляюще возразил профессор Потапов.

— Никаких заморских лимонов! — делая чапаевский жест рукой, повторил человек, к которому обращался профессор, — Только со смородиновыми листьями! Весной собираешь, сушишь — и всю осень и зиму пьешь. Всякие заморские «пиквики» и «твайнинги» рядом не лежали!

Профессор и тот, кого он называл Филиппом (а мы подскажем, что полностью его звали Филиппом Марленовичем), сидели перед столом, освещенным наркомовской лампой. Смутно видневшиеся в углу бюсты коммунистических богов подсказывали, что квартира принадлежит не Потапову. Хотя могу побиться об заклад, что она пропахла книгами ничуть не меньше, чем потаповская.

Профессор со вздохом принял кружку, которую ему протягивал Филипп Марленович (тоже, между нами говоря, профессор).

— Вот, пожалуйте, имеется печенье, — продолжал тот. — Изготовляет фирма «Ост». Очевидно, специально для философов. Полюбуйся, что они пишут на обертке.

Профессор Потапов взял пачку и прочитал слоган: «Печенье «Ост» — здоровье на всю жизнь!».

— Попади это изречение на глаза древним софистам — представляешь, какая бы захватывающая разгорелась дискуссия, а, Аркадий?

Аркадий Марксович Потапов отхлебнул смородиновый чай и еще раз посмотрел на буковки.

— Гм, занятно… И впрямь похоже на некий софизм.

— В той же степени, в какой дерьмо похоже на шоколад! — внезапно изменил свое мнение Филипп Марленович. — Ты кушай, Аркадий, у меня еще одна пачка есть.

Однако профессор Потапов почему-то вдруг потерял интерес к печенью.

— Мы, кажется, отвлеклись, Филипп, а уж скоро пора выезжать.

Оба посмотрели на стенные часы.

— Верно. Итак, на чем мы остановились?

Филипп Марленович и Аркадий Марксович, словно два полководца, склонились над картами и листочками, исчерканными торопливыми и не очень аккуратными почерками научных гениев.

— Значит, ты настаиваешь, чтобы мы отправились вот сюда?

— Да, между Маяковской и Арбатом, — подтвердил Потапов. — Там я видел вот этот вариант, — Он полистал блокнот и показал Филиппу Марленовичу. — На достаточно доступной высоте.

Филипп Марленович посмотрел на написанное.

— Ликвидируем первую и вторую?

— Ты правильно догадался.

Филипп Марленович похмыкал.

— Недурно.

— А у тебя есть другие предложения?

— Ты знаешь, я тут видел… Но вот никак не могу вспомнить — где…

Филипп Марленович подвинул к себе блокнот и что-то написал; Потапов нетерпеливо взял блокнот и несколько секунд рассматривал.

— Ну, конечно! — вдруг радостно воскликнул он. — Две последние. Верно?

— А что же еще? — согласился Филипп Марленович, довольно ухмыляясь.