драгоценная папка с рукописями. Тот человек — ты. Вступаешь в круг света. Они, а прежде всего она, смотрят на тебя. Измученный, ты опираешься о стену и протягиваешь им папку: «Вот она»… — твой голос звучит скромно, но в этих двух словах — все твое геройство: все видят и понимают, что произошло минуту назад в темном парке. А когда ты уже исполнишь свой долг, прибывает опоздавшая полиция, врывается Бен Паркер со своими людьми. Вот теперь силы оставляют тебя. Тебя шатает. Тебя поддерживают, и чья-то маленькая, изящная рука протягивает рюмку виски. Маленькая ладонь… «Все благовония Востока…»

Он громко рассмеялся и посмотрел в угол, где стояла открытая пишущая машинка с неизменным листом бумаги и двумя словами: Часть первая.

— Вот-вот! Часть первая! Вместо глупых мечтаний ты должен поместить ее туда, в свою новую книгу, которая все еще ждет, когда ты ее напишешь. Но я знаю, почему ты никак не можешь ее начать. Во всем виновата Каролина. Да, будем друг перед другом честными. Мы ведь одни в этой комнате: я и ты. Любишь ли ты Каролину?

Он задумался на пару секунд и отрицательно качнул головой.

— Нет. Пожалуй, нет. Не люблю Каролину. Никогда ее не любил и, наверное, уже не полюблю. Кстати, теперь такой возможности и не будет. Но мне ее жаль. И жаль моей бессмысленной жизни. Сегодня мне исполнилось тридцать пять лет, и в течение этого срока не произошло ничего, что оправдало бы мое появление на земле. Ну, может, война. Тогда ты знал, что нужен кому-то. Защищал от гибели страну, в которой родился, и образ жизни, который мне близок. Но, защитив Англию, утратил смысл жизни в тот день, когда снял мундир. И с того момента не могу его, этот смысл, отыскать. Может, если бы Каролина?.. У нас мог быть ребенок, двое детей. Жил бы для них. Это уже много. Очень много. И этот дом не был бы таким пустым, как сейчас. Я в этом абсолютно не уверен, но если бы она сейчас позвонила…

Он посмотрел на телефон. И снова, будто рок руководил всем, что происходило в эту ночь, телефон зазвонил.

Алекс вскочил и на мгновение замер, пытаясь подыскать слова, которые скажет Каролине. Телефон зазвонил вторично. Он быстро снял трубку и, чувствуя сердцебиение, сказал:

— Алекс слушает.

— Добрый вечер!..

Нет, это была не Каролина. Голос женский, низкий и очень мелодичный. Он показался ему знакомым, хотя не смог совместить его ни с одним знакомым лицом.

— Прошу извинить меня, что звоню так поздно, но после спектакля мы поехали ужинать с коллегами, и только сейчас я вернулась домой. Спасибо за розы. Они великолепны.

— Это миссис Сара Драммонд? — спросил он, хотя знал, что это она. Вопрос показался ему глупым.

— Да. Звоню вам не только потому, чтобы поблагодарить за цветы. Я получила сообщение от Айона. Он пишет, что вы собираетесь к нам приехать. Когда?

— Хочу выехать послезавтра утром.

— Да. Айон так и пишет: «Позвони ему. Если он может выехать днем раньше, то забери его с собой». Вот я и звоню и хочу забрать вас с собой.

Снова Джо хотел сказать что-нибудь остроумное, но в голове было абсолютно пусто.

— Очень приятно. Большое спасибо!..

— Итак? — спросил низкий голос. — Я готова заехать за вами в девять утра.

Алекс на секунду задумался. Его ничто не связывало с Лондоном. Если он и написал Айону, что приедет послезавтра, то лишь потому, что какой-то же срок следовало указать.

— Я не хотел бы доставлять вам лишние заботы…

— Ничего подобного. Кроме моего чемодана и меня в автомобиле не будет никого.

— В таком случае…

— В таком случае я подъеду к вам в девять. Не слишком рано?

— Если я скажу вам, что ежедневно просыпаюсь на рассвете и в семь утра сажусь за работу, это будет неправда, — сказал Алекс, обретая дар речи. — Но девять часов — очень удачное время. А может, поедем на моем автомобиле? Я отдал его на профилактику и завтра должен забрать. Правда, несколько позже.

— Нет. Я предпочитаю ездить на своем. Люблю сидеть за рулем, а особенно — возить мужчин. Пассажир-мужчина мне более по душе, чем пять женщин. Может, потому, что в течение последней тысячи лет нас возили, и мы даже не представляли, что без этого можно обойтись.

— В таком случае я с удовольствием искуплю вину своих предков.

— Я пунктуальна до неприличия. Поэтому прошу ждать в девять перед домом. А сейчас — спокойной ночи! Уже очень поздно. Женщина в моем возрасте должна хорошо выспаться. Сон прекрасно сохраняет кожу.

И прежде чем Джо успел что-либо возразить, положила трубку.

— Ну вот! — он не мог прийти в себя от изумления. Чувствуя внезапный прилив энергии, пошел в ванную и открыл кран с горячей водой. Потом почувствовал голод и принялся готовить чай в маленькой кухне. Заглянул в холодильник. Настроение безнадежности исчезло, будто никогда и не было. Думал о завтрашнем дне.

Думал о нем и потом, когда, приняв душ и поужинав по-холостяцки хлебом с маслом, сардинами, сыром и лимонным соком, поставил будильник на восемь часов. Да, это то что нужно. Невозмутимый, добродушный Айон, старый двор, комната, в которую через открытое окно доносился шелест деревьев и далекий шум моря, утренние прогулки по обрывистому берегу. Когда он был там в последний раз? Не признавался себе, что ждет наступления утра, когда начнется короткое, двухчасовое путешествие в обществе невысокой темноволосой женщины, великой актрисы, жизнь которой Паркер окружил множеством вопросительных знаков. «Бедный Драммонд», — подумал Джо, но подумал как-то вяло и неуверенно. Драммонд наверняка был не бедным, а счастливым. Такая женщина должна приносить счастье мужчине, даже если дарила его не только ему одному.

Постепенно лица Айона и Сары, а вместе с ними картины будущего, которые рисовало воображение, начали расплываться и покрываться дымкой. Он закрыл глаза. Ему показалось, что в тот же миг зазвонил будильник. Джо сорвался с кушетки и в пижаме подошел к окну. После хмурого, дождливого вечера день занимался солнечный и теплый. Крыши домов курились и блестели под голубым безоблачным небом. И тут же при виде улицы и закрытых дверей бара напротив он вспомнил разговор с Паркером. Но улица внизу уже не была той самой, что вчера. Солнце, светившее в открытое окно, голубое небо над крышами, шум воды, наполнявшей ванну, шипение чайника на кухне — все вместе составляло безмятежную прелюдию к минуте, когда в девять часов он выйдет на улицу и увидит кремовый модный