и были наделены военной и судебно-административной властью. К ним примыкали высшие королевские чиновники (гастальды, гезинды, скульдахии) и представители старой родоплеменной знати.

Основную массу свободных варваров составляли ариманны, они обладали правом и обязанностью нести военную службу. Это мужская часть семейных общин – фар, имевших земельные наделы, которые позволяли не только прокормить всех домочадцев фары, но и дать воинам солидное снаряжение. Однако имущественное положение семейных кланов было различным, поскольку дифференциация среди свободных ариманнов возрастала. Об этом свидетельствует, в частности, эдикт короля Айстульфа середины VIII в.: «Тот человек, который владеет 7 оброчными дворами, пусть имеет свой панцирь с остальным вооружением и коней. Если владеет более чем 7 оброчными дворами, пусть в соответствии с этим выставит число коней и остального снаряжения, точно так же те люди, которые не имеют оброчных дворов, но имеют 40 югеров земли, пусть имеют коня, щит и копье, меньшие же люди, если могут иметь щит, пусть имеют щит, лук и стрелы»[5].

Как можно заметить, далеко не всегда свободный варвар мог найти средства на приобретение полного военного снаряжения, что неизбежно отражалось на состоянии лангобардской армии. Отсюда и стремление короля оказать нажим на более богатых, способных выставить нескольких конных воинов со всем необходимым вооружением. По своему статусу воинов ариманны не должны были заниматься обработкой земли и прочими сельскохозяйственными работами, но этот принцип нарушался по мере распада больших семейных кланов на малые семьи и главное – в связи с обнищанием многих рядовых членов лангобардского общества.

Наряду с иерархией свободных варваров, которая отражалась в том числе и в праве – в сумме вергельда, штрафа за ущерб, причиненный личности, когда самый высокий вергельд взимался за убийство королевского чиновника, существовали и другие социальные прослойки: альдии, сервы, манципии, вольноотпущенники. Альдии считались свободными, но на деле не обладали правами ариманнов. Они не несли военной службы и не участвовали в народных собраниях. Их главной обязанностью были сельскохозяйственные работы в рамках хозяйства семейного клана. По статусу они все больше сближались с сервами и манципиями – рабами, занимавшимися обработкой земли или домашними работами. Показательно, что вергельд за альдия и раба был в два раза ниже, чем за ариманна. Смешанные браки не разрешались, а если и случались, то дети получали более низкий статус.

Горожане, коренные римляне, как и все покоренное население Италии, рассматривались в лангобардском праве как несвободные люди, лишенные гражданских прав. Торговлей в эту пору часто занимались варвары-альдии, а не римляне. Лангобардские семейные общины жили обособленно и не стремились к ассимиляции с местным населением. Особую социальную прослойку составляло духовенство: церковь и монастыри имели значительные земельные владения, постоянно расширявшиеся за счет дарений от прихожан, как знатных, так и рядовых. В VI–VII вв. крупные монастыри становились важными экономическими центрами, когда многие города приходили в упадок, а их хозяйственная жизнь приобретала аграрный характер. Духовенство подлежало церковному праву, активно формировавшемуся в эти столетия, и обладало в лице представителей высшего клира судебно-административными правами в городах, которые являлись резиденцией епископов. В борьбе с сепаратизмом герцогов лангобардские короли нередко искали поддержки у епископов, наделяя их землями и расширяя их публично-правовые функции. Впрочем, королевская власть не оставляла без контроля как герцогов, так и епископов.

В социально-экономическом развитии Лангобардского королевства новые тенденции наметились в начале VIII в., особенно в годы правления короля Лиутпранда (712–744), расширившего законы Ротари с целью укрепить центральную власть и создать условия для более эффективной хозяйственной деятельности подданных. Важную роль сыграл изданный в 717 г. эдикт, согласно которому разрешалось наследование имущества, включая земельный надел, по женской линии. Поскольку жена уходила в семейную общину мужа, то теперь открывалась возможность для свободного распоряжения землей (прежде она была строго закреплена за фарой) и утверждения права частной собственности. Начался процесс активной мобилизации земли (купли-продажи, дарений и т. д.), дробления владений, что резко усилило дифференциацию в обществе. Складывались крупные хозяйства в руках знати, монастырей, верхушки церковного клира, где наряду с доменом (нерасчлененной землей владельца) существовало множество мелких хозяйств арендаторов, которые обрабатывали небольшие участки на территории земельного собственника. Формы аренды были различными, некоторые (например, эмфитевсис – наследственное владение на сравнительно льготных условиях) сохранились со времен поздней империи, но в массе своей представляли собой срочную аренду с уплатой чинша (оброка), закрепленного договором. Арендатор не имел права оставить землю, не расплатившись полностью с хозяином. Финансовая задолженность нередко становилась шагом к прикреплению работника к земле.

В законах Лиутпранда уточнялся статус разных социальных категорий. Так, альдии и сервы сближались в правовом отношении: для них устанавливалась одинаковая форма освобождения и обретения нового статуса – вольноотпущенника, равными были и штрафы за их преступления, которые взимались с хозяев. Что же касается римлян, то и в VIII в. лангобардское право на них не распространялось. Если римлянин брал в жены лангобардку (смешанные браки в эту пору уже допускались), то и она, и родившиеся у них дети считались римлянами, подлежали римским законам, имели более низкий статус, чем лангобарды, и были лишены гражданских прав. В то же время эдиктами Лиутпранда возвышалась та часть служилой знати, на которую король опирался в принятии важных решений. Королевские чиновники (iudices) получали более высокий социальный статус, чем остальные свободные лангобарды. Это подтверждалось и законодательно: они приобретали знатный титул – «благороднейшие» (nobilissimi), на них возлагалась обязанность оглашения королевских указов и контроля за их исполнением.

Нередко, однако, наблюдались случаи произвола чиновников: в рассмотрении судебных дел они не всегда следовали законам, проявляли своеволие, а штрафы за преступления не отдавали полностью в королевскую казну. Показательно обоснование одного из пунктов эдикта Лиутпранда от 724 г.: «Если какой гастальд или актор, получив двор для управления… осмелится подарить кому-либо без приказания короля обязанный (к уплате ценза) дом (casa tributaria) или землю, лес, виноградник или луга…(пусть) оплатит все в шестнадцатикратном размере, как (тот), кто крадет королевское добро… Мы учреждаем именно эту главу… так как мы находим многие обманы, причиненные нашими гастальдами или акторами, отчего мы имеем многие муки»[6]. О том, что королевские чиновники не всегда добросовестно исполняли свои обязанности, говорится и в «Законах» короля Ратхиса (745 или 746 г.): «каждый судья должен ежедневно находиться в суде в своем городе, но пусть обманом не сажает других вместо себя… но сам лично заседает и чинит всем суд, не получая от любого человека плату, как уже донесли через писаное послание; кто присудит иначе, лишится своей судейской должности»[7]. Как можно заметить, опора королевской власти на служилую знать не давала должных результатов: чиновники, преследуя личные интересы,