– Мама, он не рыба. – И уплывать он не собирался. Саре пришлось помучиться, прежде чем он, наконец, смирился с тем, что она больше не хочет его видеть. – Дай Мэтту шанс. Он тебе понравится.

– Посмотрим, – холодно ответила Кэрол.

Сара сразу поняла: мать уже презирает ее нового парня и не захочет переменить своего мнения о нем, как бы он себя ни вел. Вздохнув, девушка повесила трубку. Она не удивлялась тому, что Кэрол не понимала, каким на самом деле был Дейв. Ей самой потребовалось четырнадцать месяцев, чтобы его раскусить. Зато теперь она понимала: все в этом молодом человеке – сплошная форма без содержания. На первом курсе Сару ослепила его популярность и роскошь, которой он пользовался благодаря родителям. Дейв был красив, остроумен и обаятелен, но чего-то ему все-таки не хватало, и в последние несколько недель перед их разрывом Сара не находила себе места, пытаясь понять, в чем же дело.

Дейв никому не позволял, чтобы ему портили настроение плохими новостями или серьезными разговорами. С ним Саре приходилось постоянно изображать веселость, иначе он терял к ней интерес. Однажды ей захотелось рассказать ему о ссоре с матерью. Он принял отсутствующий вид и стал поглядывать через плечо в поисках более приятного собеседника. Тогда-то Сара и поняла: Дейв встречается с ней не потому, что любит ее (пусть даже ему самому так кажется), а потому, что она из кожи вон лезет, стараясь его развлекать. Еще в самом начале их отношений она увидела, как много рядом с ним девушек, готовых изобразить или скрыть что угодно, лишь бы заполучить его теплую улыбку. Однако Сара устала играть, устала постоянно быть на сцене. Ей захотелось найти человека, который полюбил бы ее настоящую, со всеми недостатками и дурными настроениями.

Вскоре после знакомства с Мэттом она поняла, что он именно такой парень. Он добрый, чуткий, сильный и по-своему привлекательный, хотя ему не хватает харизмы и лакированной красоты Дейва. С ним, с Мэттом, Сара ощущала, что ее ценят. Когда они в первый раз поцеловались, ей вдруг стало ясно, насколько далеко от любви то чувство, которое она испытывала к Дейву. Он привлекал ее и, безусловно, восхищал, но только благодаря Мэтту она узнала, каково любить и быть любимой по-настоящему.

Объяснять это матери не имело смысла. С ее точки зрения, Сара променяла студента-медика из хорошей семьи на человека, для которого предел мечтаний – стричь газоны и придавать форму кустам. Даже познакомившись с Мэттом, Кэрол не заметила доброты и силы, составлявших стержень его натуры, не разглядела, как искренне он любит ее дочь. Благодаря этим качествам в глазах Сары он стоил двоих таких, как Дейв, который скользил по ней блуждающим взором и отказывался что-либо планировать дальше чем на неделю вперед. Сара видела это, а Кэрол не могла или не хотела увидеть.

Мать не переставала надеяться, что дочь передумает. Надежда не оставила ее, даже когда они с Мэттом решили пожениться. Кэрол тогда ужасно рассердилась и сказала: «Имей в виду: с таким мужчиной ты счастлива не будешь». Она стала просить Сару подождать, завести отношения с кем-нибудь другим – лишь бы та не сделала «необдуманного шага». При условии отмены свадьбы она предложила дочери деньги, которых в будущем хватило бы на более пышную церемонию, чем Сара могла себе позволить или даже хотела. С трудом сдержав ярость, девушка ответила, что сама Кэрол в свое время связала жизнь с мужчиной, похожим на Мэтта:

– Но ты была счастлива с папой! Разве ты позволила бы родителям купить твою любовь?

– У меня не было такого выбора, как у тебя.

– Я свой выбор уже сделала.

Сказав это, Сара посчитала тему закрытой, однако Кэрол не сдавалась. До самой свадьбы она продолжала приставать к дочери с уговорами. Те письма Сара давно порвала и выбросила, но у нее и сейчас стояли перед глазами фирменные бланки Пресвитерианской больницы округа Саскуэханна, исписанные мелким почерком. По-видимому, Кэрол украла их в регистратуре. «Замужество изменит твою жизнь, и не в лучшую сторону, – писала она. – В двадцать три года неразумно себя связывать. Сначала ты должна пожить для себя: ездить куда хочешь и делать что хочешь. Сейчас, пока ты так молода, для этого самая пора. Ну а если ты выйдешь за своего садовника, ты навсегда застрянешь в какой-нибудь дыре и будешь заботиться только о нем, а времени на себя у тебя не будет».

В каждом послании Кэрол объясняла дочери, что семейная жизнь – это дорого: «Теперь тебе придется забыть о маленьких радостях, которые скрашивали твою жизнь. Между тем, получив работу в большом городе, ты встретишь множество стоящих мужчин – врачей и адвокатов, а не мальчишек-переростков, которым нравится ковыряться в грязи. Через несколько лет ты будешь еще достаточно молодой, чтобы хорошо выглядеть в свадебном платье и рожать детей. Тогда и выберешь себе мужа. Но не сейчас и не этого садовника. Я понимаю, чем он тебя привлекает. В наше время молодым людям не обязательно быть женатыми, чтобы лечь в постель. Занимайся с ним сексом, раз тебе это необходимо, только не лишай себя шанса построить отношения с кем-нибудь получше. К тому же вскоре после свадьбы ваша связь потеряет новизну, а вместе с ней может исчезнуть и притяжение. Что тогда?»

Далее следовала подпись Кэрол, как будто такое мерзкое письмо мог написать кто-то другой. Еще был постскриптум. Листок дрожал в руках Сары, а в глазах у нее все плыло, и она с трудом разобрала эти строчки: «Пожалуйста, знай: все, что я пишу, относится только к тебе и твоему другу, а не ко мне и твоему отцу. У нас был счастливый брак, который слишком рано закончился».

Сара тут же подскочила к телефону и набрала номер матери. Как только та взяла трубку, она, не отвечая на приветствие, выпалила:

– Никогда, никогда больше не смей поливать Мэтта грязью! Ты слышишь?

Не дождавшись ответа, Сара бросила трубку. Кэрол перестала ей писать, а через несколько месяцев, вопреки собственным угрозам, пришла на свадебную церемонию в часовню Пенсильванского университета. Она вежливо разговаривала с отцом Мэтта, позировала для фотографий и плакала ровно столько, сколько матерям полагается плакать на свадьбах. Сара едва могла на нее смотреть: трудно переносить присутствие человека, который так не любит того, кого любишь ты. Мэтт, конечно, чувствовал искры напряжения, то и дело пробегавшие между ними, но невеста понадеялась, что он спишет это на общую нервозность момента.

Даже спустя годы Саре было так больно вспоминать о тех материнских посланиях, словно она получила их только вчера.

– Что скажешь? – спросила Сильвия, заставив подругу вернуться в сегодняшний день.

Сара взяла несколько морковок и бросила их в раковину, чтобы помыть.

– Делайте, как посчитаете нужным. Я со всем согласна.

– Ты слышала хоть слово из того, что я говорила?

– Нет. Извините. – Сара отряхнула овощи и, стараясь не встречаться с Сильвией взглядом, вернулась к столешнице. – Я думала о нашей последней гостье.

Она взяла одну из морковок и отрезала у нее толстый конец, звучно ударив ножом по разделочной доске. Сильвия, наблюдавшая за этой расправой, подняла брови и, вытерев руки о фартук, сказала: