— Например, что?

Она тяжело вздыхает, как будто сам акт ответа мне утомителен.

— Остальная часть племени помогает другим. Можно заняться приготовлением пищи, и собирательством, и дублением… — ее голос срывается, и она делает глубокий вдох, прежде чем продолжить. — И есть комплекты, за которыми нужно присматривать, пока остальные на охоте.

Ой. Охота. Я заинтригована. Я представляю себя с луком и стрелами, как Лиз. Она крутая. Я бы тоже хотела быть крутой девчонкой.

— Знаешь что? Думаю, ты, возможно, права, Айша.

— Хорошо. А теперь уходи.

Глава 3

ХАССЕН

Со своего наблюдательного пункта на заснеженном утесе я наблюдаю, как Таушен борется за то, чтобы вытащить одну из своих сетей из воды в долине внизу. Он хватает сеть в горсть, тянет, а затем подпрыгивает и поскальзывается на илистых берегах. Я сдерживаю смех. Сколько сах-сах Таушен выпил прошлым вечером? Я видел, как они с Химало разделывали одну из шкур, сидя у костра. По крайней мере, он достаточно бдителен, чтобы не забыть бросить мыльные ягоды в воду, прежде чем вытаскивать сети, иначе прямо сейчас его ботинки грызла бы рыба-клык. Он поднимается с мокрой земли и трет лоб. И снова дергает.

И снова падает вниз.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать смех. Таушен еще слишком молод, чтобы знать, когда следует прекратить пить сах-сах, хотя Химало следовало бы знать лучше. Я задаюсь вопросом, почему они пили, потом решаю, что мне все равно. Я чувствую укол ревности. Это я должен был пить с ними, получать удовольствие. Теперь я ничто. Озлобленный дурак, который должен бесконечно охотиться и которому теперь не рады.

Я стараюсь не позволять этому разъедать меня изнутри, но ничего не могу с собой поделать. Племя было всем, что у меня было, а теперь у меня ничего нет.

Теперь я, наверное, хандрю, как Таушен. Но я не могу хандрить. Изгнанник всегда должен работать. Пока они скулят и пьют, я охочусь и кормлю племя. Этим утром я наткнулся на след Таушена и решил последовать за ним после того, как увидел причудливый узор его следов на снегу. Я наблюдал за ним, чтобы убедиться, что он не сделает ничего глупого или рискованного, но Таушен умен. Он держится поближе к пещерам и проверяет ловушки и сети вместо того, чтобы ловить рыбу, пока у него болит голова и замедлены рефлексы.

Я подозреваю, что Таушен не единственный, кто слишком много выпил прошлым вечером и сегодня утром двигается медленно. Я посмеиваюсь про себя, когда молодой охотник снова дергает за свою сеть, а затем плюхается на попу, как комплект, уставившись на воду. Это оказывается довольно занимательным занятием.

Я так сосредоточен на Таушене, что почти пропускаю снежную кошку, которая крадется неподалеку, переползая с извилистых листьев куста на снежный навес. Я готовлю один из своих костяных ножей, изучая существо. Он истощен, мех спутан, а свечение кхай в его глазах слабое. Его движения медленны. Значит, он болен или изъеден червями и зашел так далеко, что даже его кхай не может сохранить его здоровым. Я смотрю, как он изучает меня, а потом ускользает. Он слишком слаб, чтобы бороться за территорию, и я ослабляю хватку на своем ноже. Свежий снежный кот был бы неплохим обедом для тех, кто остался в пещере, но этот не годится в пищу.

Пока я наблюдаю, как он отступает, длинная прямая кость-стрела пролетает в воздухе и падает на землю недалеко от меня.

Я хмурюсь, прищурившись на это. Мне что-то мерещится? Есть ли поблизости Лииз или Рáхош? Это была одна из их стрел? Я видел, как они охотятся с этим оружием, и сам тренировался с ним. Я знаю, как прицелиться и поразить свою жертву одной из тонких стрел, но этот выстрел был неточным. Это не убило бы снежного кота, даже если бы существо оставалось совершенно неподвижным.

Снежный кот, прихрамывая, уходит, и вдалеке я слышу, как какая-то самка сердито произносит череду странных человеческих слов. Охваченный любопытством, я поднимаюсь на ноги и низко приседаю, оставаясь в своем укрытии среди кустов интисара. Их колючки цепляются за мою одежду, но я осторожно отодвигаю листья в сторону, выглядывая наружу.

Фигура, закутанная во множество слоев мехов, движется по снегу. Форма достаточно мала, чтобы быть человеческой, и достаточно соблазнительна, чтобы я мог догадаться, кто это. Что Мэ-ди здесь делает? Одна?

Она уходит, подхватывает свою стрелу, а затем направляется вниз, в соседнюю долину, предположительно, чтобы преследовать снежного кота, на которого она охотится.

Я оглядываюсь на Таушена. Он явно не в состоянии охотиться этим утром, и я волнуюсь за него и не могу оставить. В то же время Мэ-ди одинока и находится в дикой природе. Она может причинить себе вред… или еще хуже, если она загонит болезненного снежного кота в угол. Я разрываюсь.

Я возвращаюсь на гребень и снова смотрю на Таушена. К моему облегчению, он бросил свои сети и направляется обратно в сторону Пещеры племени, перекинув через плечо длинную тяжелую рыбу. Хорошо. Это оставляет мне свободу пойти и спасти Мэ-ди от нее самой.

Я поворачиваюсь к ней и вижу, что она уже спустилась в долину, преследуя свою добычу. Ее шаги в снегоступах медленные и неуклюжие, и она использует конец лука в качестве шеста, чтобы ориентироваться. Пока я наблюдаю, она, спотыкаясь, идет вперед, утыкаясь лицом в толстый снег.

Я вздыхаю и направляюсь вниз по склону холма вслед за ней, подавляя свое раздражение. Люди до боли не осознают, насколько опасно для них находиться в снегах. Мэ-ди более не осведомлена, чем большинство, но она также еще и совсем новичок. Если бы это были Джо-си или Клэр, у меня нашлись бы резкие слова в их адрес, но, полагаю, я должен быть снисходительным, когда дело касается Мэ-ди.

Я спускаюсь вслед за ней.

Все мысли о снисхождении и понимании исчезают, когда она снова останавливается в снегу и натягивает лук, и я слышу предупреждающий крик мэтлакса, за которым следует вой снежной кошки. Беспокойство глухо стучит у меня в груди. Как может один маленький человечек