– Что это за шум? – прошептал я.

– Причитания. Оплакивание мертвых.

– Если бы наши кости могли петь, они пели бы так…

Младенец проснулся и снова начал кричать.

– Тише, Лазарь, – шепнул я.

– Ты дал ему имя? – прошипел Уильям.

– В честь святого Лазаря, восставшего из мертвых. Завтра праздник этого святого.

– Зачем ты сделал это?

– Это показалось мне правильным.

– Ради всего святого, Джон, правильно было бы оставить этого ребенка и позволить Господу решить его судьбу.

Уильям снова вытащил свой нож и стал стучать рукоятью по дубовым воротам.

– Добрый привратник, впусти нас ради всего святого! Я торговец, я часто бывал в Эксетере. А сейчас я иду со своей женой… Джоанной… и моим сыном Лазарем. Мы пришли из Солсбери, моя лошадь пала сразу, как мы вышли из города. Открой нам, умоляю тебя!

Мы ждали ответа.

– Зачем нам нужен этот забытый богом городишко? – тихо проворчал Уильям. – Если бы не младенец, я бы отправился домой. За ночь мы добрались бы.

Но потом он снова забарабанил по воротам:

– Добрый привратник! Впусти нас! Меня приютит кузнец Ричард, он живет рядом с аббатством святого Николая…

– Слышу, слышу, – раздался голос привратника. – Иду уже, лопни твои глаза! И уйми своего щенка!

Дверца в боковой створке ворот приоткрылась, и мы увидели тощего, лысеющего мужчину. Он держал почти догоревший факел. Красные искры сыпались на землю.

– Как, ты сказал, тебя зовут?

– Уильям Берд, торговец из Мортона. Ты наверняка узнаешь меня, если посветишь мне в лицо.

Привратник поднес факел к лицу Уильяма. Слабый свет осветил и меня. Наш вид и плач Лазаря успокоили привратника.

– Мне приказано впускать только вольных жителей города и их родственников. Никаких странников, аптекарей, точильщиков, жестянщиков, бродяг, нищих и коновалов.

– Разве я похож на бродягу? – ответил Уильям. – Мы с женой приезжали сюда перед днем святого Михаила на повозке, запряженной четверкой лошадей. Мы привозили шерсть. А теперь мы вернулись пешими и неимущими. Мне пришлось за бесценок продать лошадей и повозку в Солсбери. А потом и моя лошадь пала…

– А где твой фонарь? Добрые люди после темноты ходят с фонарем…

Уильям тряхнул головой. Он опустил наши сумки на землю, повернулся ко мне, развязал веревку на моей суме и достал кошель Лазаря. Порывшись в нем, он вытащил золотую монету. Золото блеснуло в свете факела.

– Вот мой фонарь.

Привратник наклонился, чтобы рассмотреть такое диво. Я тоже. Я никогда прежде не видел золотых монет.

– Ты предлагаешь это мне?

– А ты предлагаешь впустить нас?

– Твой фонарь светит ярче моего, добрый сэр, – усмехнулся привратник, принимая монету. – Прошу прощения за то, что задержал тебя. Уверен, стража тебя не потревожит. Иди с миром, и пусть Господь защитит нас.

Мы вышли на главную улицу, которая шла от северных ворот к центру города, и вскоре свернули направо. Узкий переулок привел нас в приход Сент-Бартоломью. Дорогу мы чувствовали ногами, то и дело поскальзываясь в грязных лужах на мелком гравии. Когда крики голодного Лазаря стихали, мы слышали стенания и плач – отцы и матери оплакивали умерших детей. Иногда раздавались крики боли. А где-то завывали драчливые коты.

А потом пошел дождь. В темноте я почти не различал силуэтов домов. Капли дождя звучно падали в бочки, установленные в этом бедном квартале возле домов для сбора воды. Лазарь окончательно охрип – долгие часы плача даром не прошли. Он то засыпал, но просыпался. Вес доски, к которой он был привязан, стал для меня невыносим, и мне больше всего хотелось опустить его на землю. Я жаждал тепла и отдыха с той же силой, с какой Лазарь жаждал женского молока.

Я поскользнулся в очередной раз. В ботинки хлынула холодная вода.

– Здесь, – тихо произнес Уильям и постучал в дверь низенького одноэтажного домика. – Ричард! Это Уильям Берд из Мортона. Мне нужно с тобой поговорить.

Никто не ответил.

Уильям несколько раз стучал и звал хозяина. Наконец дверь слегка приоткрылась. В проеме я видел горящую свечу, капли горячего воска падали на землю и шипели в лужах. В слабом свете свечи я разглядел чернобородого мужчину.

– Что привело тебя сюда в столь поздний час? – спросил кузнец.

– Это мой брат, Джон, из Реймента, близ Мортона. Вместе с ним, его женой Кэтрин и их маленьким сыном мы ехали из Солсбери, но Кэтрин заболела и вчера умерла. Мы весь день шли в надежде на то, что твоя Сюзанна сможет накормить малыша. Без помощи он точно умрет.

– Скажи мне правду, Уильям Берд, это была чума?

Уильям посмотрел другу прямо в глаза.

– Нет, Ричард! Клянусь, Кэтрин умерла не от чумы.

Кузнец слегка расслабился, но дверь открывать не спешил.

– Пожалуйста, – взмолился я, чувствуя, что вот-вот рухну от усталости и холода. – Мы пришли издалека. Помогите нам, как добрый христианин… В мире осталось так мало добра…

Холодная капля упала мне на шею и потекла по спине.

– Мы заплатим твоей дочери, если она накормит малыша, – добавил Уильям и вытащил вторую золотую монету. – Fiorino d’oro из Флоренции. В Лондоне и Бристоле их называют флоринами.

Ричард взял монету и стал рассматривать ее в свете свечи.

– И сколько она стоит?

– Около сорока пенсов.

Кузнец впустил нас и плотно закрыл тяжелую деревянную дверь.

Мы оказались в старом купеческом доме. Дым поднимался от очага, пылавшего в центре комнаты, и устремлялся к потемневшей крыше. Вокруг очага стояли три стула и скамья. Свеча Ричарда осветила еще одну дверь, которая, как я полагал, вела в жилую комнату. Он открыл дверь и крикнул в темноту:

– Сюзанна!

Он взял палку, повернулся к нам, сел и палкой указал нам на стулья.

– Садитесь.

– Как дела в Эксетере? – спросил Уильям, протягивая руки к огню. – Мы видели огромную могилу в Сент-Сативоле…

Ричард, опираясь обеими руками на палку, проворчал:

– Они роют другую, за стенами, возле Кралдича, где раньше проходила Ламмасская ярмарка. Твой брат прав: добра в мире почти не осталось. – Он наклонился вперед и палкой подтолкнул полено в очаг. – Сегодня никто не ходит в церковь. Все священники сбежали, укрылись в своих загородных домах. Рынки почти опустели – никто не хочет везти зерно в город. Каждое утро тех, кто умер за ночь, выносят на улицы, чтобы возчики их подобрали. Вот так мы в последний раз видим любимых людей – их тела валяются на улицах, над ними вьются мухи, а потом грязные могильщики сваливают их на повозки и увозят прочь.